Билет №372

[KPF]

Название: Две стороны зеркала
Пейринг/персонажи: Чондэ/Чунмён
Группа: ЕХО
Жанр: романс, ангст, фэнтези
Рейтинг: R
Количество слов: 3600
Краткое содержание: Некоторым снятся сны, а некоторые в них живут.

Чондэ облизывает губы, хитро глядя на него снизу вверх. Чунмёну хочется стереть эту искушающую усмешку, но Чондэ справляется сам. Его губы обхватывают головку, скользят по ней, дразня, и мир перестает существовать. Только Чондэ и его рот, только жадные выдохи Чунмёна, беспомощность и дрожь. Чунмён склоняется все сильнее, жмурится, шепчет какую-то чушь и кончает с именем Чондэ в мыслях и на губах.
Открывает глаза и подставляет лицо под воду. Так глупо дрочить в душе, глупо и унизительно, и каждый раз противно от самого себя, но больше-то негде, а сдерживаться тоже не вариант. Не тогда, когда любишь тактильного Ким Чондэ.
Чунмён был рад, когда Чондэ ушел в китайскую подгруппу, он ему не нравился. Мелкое, глупое, не поддающееся логике чувство — Чунмён завидовал его таланту, благоговел и завидовал. Он не будет так петь никогда, даже если наизнанку вывернется. И сам Чондэ точно лучше него, добрее, сильнее, уверенней. Так что да, Чунмён вздохнул с облегчением, пусть в Китае у Ифаня голова болит, у него есть дела поважнее собственных противоречивых чувств. Она и болела, пока Ифань не умотал в свои неродные ебеня, а Чунмён не оказался единственным лидером и снова в непосредственной близости от Ким Чондэ. За эти месяцы многое изменилось, и в Чондэ тоже, Чунмён с удивлением осознал, что его благоговение стало несколько более… физическим. Спасибо постоянным тренировкам, выволочкам и нотациям, у Чунмёна не вставал от пения Чондэ, и почти не вставал в общежитии, но легче не становилось. Чондэ все еще был его одногруппником и хорошим корейским парнем, а Чунмён все еще нес за него ответственность. Потом Ифань вернулся, они как-то пережили совместный промоушн, и китайская подгруппа укатила в Китай, Чунмён смог вздохнуть с облегчением. Чондэ ему нравился.
Чондэ заполнил пустоту в его сердце и в его мыслях, дал ему что-то очень важное, о чем Чунмён сам не подозревал, пока не получил. Чунмён до сих пор испытывал идиотский внутренний трепет, когда оставался с Чондэ наедине, что-то вроде приступа фанатских чувств, нервничал, делал глупости и едва ли не заикался. Чондэ улыбался, хлопал его по плечу, подбадривал — и понятия не имел, что творил с его сердцем. Поддержка Чондэ значила много, очень много, Чунмёна никто никогда не поддерживал, только не одобрял. Чондэ, конечно, был не единственный, но именно к нему Чунмёну хотелось прийти за утешением, позволить обнять себя и поверить, что все будет хорошо.
Вот только все не будет уже хорошо. После одного иска группа еще могла оправиться, после двух с трудом, у пиарщиков агентства каждая идея безумнее и скандальнее предыдущей, начинается подготовка к дебюту новой группы, даже Чунмёну очевидно, что третьего иска не избежать. Хотя уж если кому и жаловаться…
Чунмён глотает витамины, анксиолитики и снотворное, два раза в день, по восемь разноцветных таблеток, не считая жаропонижающего, обезболивающего и прочей ситуативной ерунды. На что щедра корейская медицина для айдолов, так это на сильнодействующие препараты. Он почти уверен, что его сны — просто побочный эффект. В конце концов, флакончики не подписаны, названия Чунмёну не говорят, их не знают даже менеджеры, да им и плевать, по большому счету, Чунмён понятия не имеет, что пьет. Почему бы парочке лекарств не устроить короткое замыкание в его мозге?
— Ты как, проснулся? — озабоченно склоняется над ним Чондэ. Над его головой раскачивается матерчатый полог, скрипит дерево, ему жарко, душно и тяжело дышать. Прохладная ладонь Чондэ ложится на лоб, потом на щеку, он сочувственно улыбается. — У тебя жар, но это уж точно лучше, чем было. Мы уж думали, что тебя потеряли.
Он никогда не видит Чондэ во сне. Точнее, он запрещает себе его видеть, прекрасно зная, в какое русло повернет сон.
— Чондэ? — горло царапает, похоже, и правда жар.
— Отдыхай, скоро приедем. И обещай, что, когда в следующий раз захочешь погеройствовать, один не поедешь.
— Я не хотел… — Чунмён жмурится и открывает глаза уже в своей комнате. Садится в постели, прислушивается к чужому дыханию. Ничего похожего на его сон.
День заполнен обычной ничего не значащей суетой, бессмысленными шоу и беседами на тему лояльности. Чунмёна от них уже подташнивает, во всем агентстве трудно найти более преданного айдола, чем он.
— Ты как, в порядке? — Чондэ обнимает его за плечи, заглядывает в лицо. Чунмён вздрагивает, уж слишком это напоминает его сон.
— Я… да, вроде того, — Чунмён трет ладонями розовеющее лицо, к такому невозможно привыкнуть. Чондэ вторгается в его личное пространство с легкостью лучшего друга и никогда не имеет в виду ничего, что Чунмёну хотелось бы. Для Чондэ прикосновения всего лишь часть дружбы, а Чунмён смущается каждый раз.
— Ты не выглядишь.
— Я и не чувствую, — усмехается Чунмён. Чондэ обнимает его крепче, Чунмён прячет лицо в его толстовке. — Посиди так немного.
— Устал?
— Даже не представляешь, как, — Чунмён закрывает глаза и разрешает себе обнять Чондэ одной рукой. Чондэ гладит его по спине, от бессилия хочется плакать, но нельзя. Не при Чондэ. От его доброты только больнее.
— Когда-нибудь думал, что будешь делать после… группы?
— Нет, — он вообще не представлял, как будет жить без мечты. — Не хочу ни о чем думать. Хочу сидеть вот так, и чтобы больше никого не было.
Голоса любимых одногруппников раздаются все громче, приходится сесть и снова быть лидером. Несколько следующих дней Чунмён устает настолько, что никаких снов не видит, и даже не замечает, что спал. Он ложится в номере очередного отеля, мысленно прося всех известных богов о передышке, но почему-то боится закрыть глаза и смотрит в потолок, ждет сигнала будильника, пропуская момент, когда потолок начинает меняться.
В коридоре скрипит чья-то дверь, Чунмён с запозданием поворачивает голову и чувствует отводящую с его лица волосы руку. Руку того, кого в его комнате точно не было.
— Какого?.. — его губ касаются пальцы, Чунмён замирает.
— Хотел проверить, как ты тут, — Чондэ не улыбается, лунный свет из окна — какого еще окна, Чунмён сам помнит, как задергивал плотные многослойные портьеры совсем в другой стороне — рисует тени на его красивом лице.
— Хорошо, — ни разу не хорошо, но болит не в тех местах, где пару часов назад.
— Хорошо, — повторяет Чондэ. — Не уезжай так больше.
— Разве мы не… Ладно, неважно, — Чондэ смотрит на него так пристально, что Чунмёну неловко. — Что? — Ладонь Чондэ ныряет под одеяло и скользит по его животу и груди. — Чондэ?
— Проверяю, как заживает.
Ну да, конечно. А то, что кончиками пальцев обводит соски, просто совпадение.
— И как, заживает?
— Да, — от прикосновений Чондэ боль стихает, но касается Чондэ не везде. Чунмён решается.
— Знаешь, у меня и спина болит.
Чондэ колеблется. Чунмён откидывает одеяло и поворачивается лицом к окну, не прямым же текстом в свою постель приглашать. Спустя томительно долгую минуту Чондэ вздыхает и ложится рядом, Чунмён чувствует спиной тонкую ткань его рубахи, тепло его тела и руку, ложащуюся поперек живота. Чондэ накрывает их обоих одеялом, зарывается носом в его волосы, Чунмён приваливается к его груди и закрывает глаза. Плевать ему на все странности, если Чондэ рядом.
Чунмён чувствует себя на редкость отдохнувшим после каждого такого сна. Он так и не понимает, что это, почему Чондэ теперь в его жизни два и что будет, если он перестанет пить таблетки, но там ему становится легче. Чем бы это Там ни было. Он должен держать вместе девять парней, у каждого из которых характер не сахар, а менеджеры… Они и в лучшие дни не помогали, что уж говорить про сейчас. Пару раз Чунмён позорно срывается, потом приходится извиняться, уж кто-кто, а Минсок точно ни в чем не виноват. После очередного шоу с ритуальными плясками и капризами, которые только фанаткам кажутся милыми, а самого Чунмёна давно уже довели до нервного смеха и маленькой голубой таблеточки один раз в день, он сидит в кухне общежития и ничего, абсолютно ничего не хочет. Сегодня ему опять объясняли, как важна для хорошего лидера ответственность. Чунмён давно уже смирился, что ему не быть хорошим лидером, просто хочется, чтобы его оставили в покое. Хотя бы на пару дней. Чтобы их всех оставили, им нужно побыть без чужих ценных мнений и вспомнить, зачем они пришли в шоу-бизнес. Может, тогда получится сохранить группу.
— Эй, пора спать, — в кухню, шаркая ногами, заходит полусонный Чондэ. Чунмён машет рукой в том смысле, что помнит, но продолжает сидеть. — Пойдем, я тебя провожу.
— Я дойду сам.
— Сам ты тут уже третий час сидишь, — фыркает Чондэ и поднимает его со стула.
— Ты ведешь себя как заботливая жена, ты в курсе? — спрашивает Чунмён. Чондэ тихонько смеется.
— Предпочитаю считать себя мужем.
— У нашего пейринга и такое бывает. Правда, реже.
— И вообще я фанат обратных раскладок, — пафосно говорит Чондэ.
— Особенно в ченбэках и ченсу, угу.
— Можно подумать, ты не писал комменты к тому порномакси по судо.
Чунмён останавливается и смотрит печальными глазами.
— Это ты Кёнсу рассказал.
— Я спасал свою жизнь. Прости.
— Да куда я денусь, — вздыхает Чунмён и ложится в постель.
— А теперь закрывай глаза и спи как следует до шести утра, — Чондэ укрывает его одеялом.
— Ты еще в лобик поцелуй!.. — его касаются теплые сухие губы. Чунмён замирает.
— Готово. Теперь точно спи.
Чондэ уходит, а он лежит, пытаясь вспомнить, как дышать. Это не больно, не страшно, мир не переворачивается, кожа не горит в месте поцелуя, а сердце не выскакивает из груди, просто кровь отказывается течь куда ей положено. Чондэ уничтожает его всего одним жестом. Чунмён старается вдыхать хотя бы чуть-чуть и совсем не удивляется, когда мир меняется, и он оказывается там.
Чунмён выходит на галерею и смотрит на местные луны-близнецы. Он уже достаточно освоился здесь, чтобы не бояться попасть в неловкое положение. Чунмён никогда не страдал так, как от несчастной любви положено, слишком уставал, да и любовь за почти четыре года стала привычной как воздух, но иногда подступало. Как сейчас, когда Чондэ не позволяет ему даже мечтать.
— Ты почему не отдыхаешь? — Чондэ подходит неслышно, кладет руку ему на плечо. Еще заботы он не вынесет. Чунмён разворачивается, дергает на себя Чондэ и целует в раскрывшиеся губы. Чондэ вздрагивает, снимает с себя руки Чунмёна и смотрит в глаза. — Что с тобой?
— Ничего, — Чунмён отступает, но Чондэ его держит.
— Меня всего пару дней не было, что произошло?
— Ничего, — повторяет Чунмён.
— Тебе плохо, я же чувствую.
— Почему ты думаешь, что это имеет к тебе отношение, — зло усмехается Чунмён и уходит, Чондэ его не задерживает.
Заснуть не удается, так что весь следующий день Чунмён избегает Чондэ — поместье большое, а дел много, у Чондэ свои обязанности, поэтому он не тащит Чунмёна поговорить без свидетелей, но сдерживается с трудом. Чунмён уходит в свои покои раньше и надеется заснуть до того, как освободится Чондэ, но не получается. Чондэ стоит у окна, губы плотно сжаты, руки скрещены на груди.
— Поговори со мной.
— Не о чем, — Чунмён поворачивается спиной и распутывает завязки рубахи. Боль не стесняет движений, он почти оправился от ран, хотя так и не понял, откуда они взялись.
— Придется, хочешь ты этого или нет.
— Я признался, ты не ответил, какой смысл теперь обсуждать?
— Я задал вопрос, ты поцеловал, чтобы не отвечать, — Чондэ подходит как раз, когда Чунмён отбрасывает сапоги. Отступать некуда. — Почему ты не даешь себе помочь? Я все еще недостаточно хорош?
— Я доверю тебе все, — печально улыбается Чунмён. — Кроме сердца.
Глаза Чондэ темнеют.
Он выдыхает ругательство, опрокидывает Чунмёна и прижимает его запястья к постели. Чунмён смотрит на него с такой покорностью, что Чондэ не выдерживает.
— Почему? — шепчет Чондэ, прижимаясь своим лбом к его. — Ну почему? Что я должен сделать еще? Как доказать, что достоин?
Чунмён не слишком разбирается в здешней иерархии, но что Чондэ не любят и боятся, знает точно.
— Никогда не считал это важным. Важно, что у тебя в сердце.
Чондэ целует его — умоляет безмолвно, признается и просит разрешения быть рядом. У губ Чондэ терпкий вкус хорошего вина и отчаяния, Чунмён закрывает глаза и один раз позволяет себе не думать о последствиях. Стаскивает с Чондэ рубаху, гладит по спине, Чондэ подставляется и едва слышно стонет, прикрывая глаза. Упирается руками, почти касаясь ребер Чунмёна, тот шалеет от этого почти случившегося ощущения, Чондэ сидит верхом на его бедрах и с каждым прерывистым вздохом съезжает выше, пока съезжать еще есть куда.
— Чунмён, — сдавленно стонет Чондэ, — Чунмён…
Чунмён просовывает руку между их телами и гладит, Чондэ толкается в его ладонь и что-то шепчет, запрокинув голову. Чунмён прикусывает кожу на его подбородке, слизывает с шеи испарину, морщится, когда рука вжимается слишком сильно, и наслаждается каждым мгновением.
— Хочу тебя, — выдыхает Чунмён. — Хочу тебя коснуться.
Чондэ мотает головой, словно не может сфокусировать взгляд, приподнимается и целует отрывисто, Чунмён тянется за продолжением, но Чондэ скатывается с него, трясущимися руками стаскивает с себя сапоги и штаны. Чунмён едва успевает снять свои и взяться за рубаху, как Чондэ снова прижимает его к постели. Чунмён не знает, что смущает больше — абсолютная нагота Чондэ или прикосновения его члена — и смотрит в потолок, пытаясь успокоиться.
— Я не сделаю ничего, чего ты не хочешь, — Чондэ сползает вниз и целует его живот. Чунмён в жизни не чувствовал себя так открыто и в такой безопасности. Губы Чондэ шершавые, дыхание обжигает, от каждого поцелуя внутри что-то вспыхивает, Чондэ так много, он теряется в ощущениях. Чунмён поднимает рубаху выше, Чондэ следует за тканью, лаская открывшуюся кожу, прослеживает ребра языком. Чунмён тянется к нему, но Чондэ отстраняется. — Потом, я… ждал слишком долго.
— Боишься, что не понравится?
— Боюсь, что сразу кончу, — усмехается Чондэ, в его глазах тепло. Он помогает Чунмёну снять рубаху, но стягивает ее не до конца, заставляя запутаться в рукавах, и укладывает обратно спиной на постель. Связанные руки возбуждают.
— А я… нет? — сквозь зубы шипит Чунмён. Чужие пальцы на его члене, чужая власть над его телом — Чунмён согласен на все, если это Чондэ. У него твердые мозолистые ладони, размашистые движения, Чунмён сначала задыхается от резкой боли, потом от ослепительного, проходящего насквозь наслаждения, его выгибает на постели, он мечется, стонет и почти плачет от беспомощного желания. — Чондэ-э… Чондэ, прошу!..
— Что? — Чондэ лежит рядом, опираясь на руку, и смотрит ему в глаза.
— Кончи… со мной. Чонд… — Чунмён жмурится и хватает ртом воздух, когда Чондэ останавливается. — Давай.
Чондэ устраивается так, чтобы было удобно обоим, Чунмён переворачивается на бок и закидывает ногу ему на бедро, прижимаясь так тесно, что животом чувствует его член. Животом и своим собственным, это так странно и так хорошо, и удивительно правильно, что Чунмёна ведет, он дергает связанными руками и несколько раз толкается вперед, вынуждая Чондэ жалобно застонать.
— Подожди… подожди, сейчас, — Чондэ обхватывает их обоих рукой, пытаясь поймать ритм, Чунмёна трясет, он задыхается и кончает Чондэ на живот, больше всего жалея, что не может его обнять. И всего лишь немногим меньше, что не признался вслух.
Чунмён просыпается ровно в шесть утра, по сигналу будильника, и несколько минут лежит, пытаясь понять, где он. На календаре тот же день, у группы сообщенный вечером график, Чунмён давно уже отчаялся понять, почему пара дней в одном мире равна паре часов в другом.
График становится совсем сумасшедшим, Чунмён вливает в себя протеины и энергетики и следит, чтобы другие не умерли от усталости, урывает по полчаса сна и мечтает снова оказаться там. С тем Чондэ. Бесполезно, Чунмён не видит его почти две недели. И здесь не видит, у него слишком плотный график, а Чондэ, после оглушительных китайских скандалов агентства, стараются не задействовать. У Чунмёна съемки, бесконечные съемки, шоу, реклама, фотосессия черт знает чего, снова шоу, присутствие на каких-то мероприятиях, которые нельзя отменить, радио и опять фотосессии с огорченно замазывающими синяки под глазами гримерами. Как будто он сам не знает, что столько не спать вредно для кожи и плохо маскируется.
Таблетки не помогают, однажды ночью Чунмён спускает их все в унитаз и плачет на полу, ненавидя себя за беспомощность. Утром Чондэ смотрит сочувственно, но ничего не говорит. Никто не говорит, хотя половина слышала наверняка, звукоизоляция в их квартире ни к черту. Менеджер, сияя фальшивой улыбкой, поет дифирамбы агентству и его невиданной щедрости, в разгар тяжелых трудовых будней им дают аж целых пять дней выходных, можно уехать из Сеула навестить родных, отправиться к друзьям в Токио, да хотя бы погреться съездить, в какой-нибудь Тайланд, агентство даже готово купить им всем билеты куда они захотят, вот буквально сейчас.
Они переглядываются.
— У меня еще не закончился мюзикл, — говорит Кёнсу.
— Все хорошо! — восклицает менеджер. — Мы договорились.
— Значит, нас не должно быть в Сеуле, — задумчиво хмыкает Бэкхён. — Поедем семью навестим.
Менеджер едва заметно дергается.
— В Корее, — поправляет Чондэ. — Как интересно. Чем дальше, тем лучше. Они нас обратно-то пустят?
— Могут и нет, — пожимает плечами Бэкхён. — Скажут, что мы сосредоточимся на сольных проектах.
Менеджер переводит взгляд с одного на другого и решает, что сказать.
— Да поняли мы все, — Сехун встает первым, у него никогда не было почтения к статусу. — Поехали в Японию, — он хлопает Чонина по плечу. С таким другом даже трудоголик Чонин не пропадет.
Хороший выбор. Много фанатов, много проектов, разные агентства, не с нуля начинать в случае чего. Чунмён летит в Сингапур. Когда он раздергивает шторы навстречу утреннему солнцу, становится известно о третьем иске. Он садится на диван, лицом к окну, откидывает голову и закрывает глаза.
Чунмён просыпается вечером, на этом же чертовом белом диване, под тусклым светом звезд. На телефоне дежурное сообщение с выражением разочарования от отца, инструкции от менеджеров, ворох обновленных чатов с друзьями — Чунмён пересчитывает их отстраненно, как отчет подбивает. Он выпивает бутылку воды и съедает банан, потому что организму нужна вода и еда, закутывается в стащенное с кровати покрывало и снова садится на диван. Он не так часто видит небо.
Чунмён звонит отцу. Чем позже, тем тяжелее будет на это решиться. Голосом, полным холода и осуждения, отец выражает свое неудовольствие. Действия Чунмёна ставят его в неловкое положение. Да твои меня тоже ставили, думает Чунмён. Почему ты не вел себя достойно? Он извиняется и обещает приложить еще больше усилий, как всегда, впрочем, отец не верит и не считает нужным это скрывать. Тоже как всегда. Чунмён сворачивается в клубок и кладет телефон на пол. Он ощущает себя пустой оболочкой. Следующие три дня он проведет здесь, у панорамного окна, запасов еды в номере хватит. Да ему и не хочется ничего.
Второй раз он просыпается на коленях Чондэ. Все еще темно, и он не понимает, где находится, но пальцы в своих волосах узнает всегда.
— Я думал, ты не проснешься, — голос Чондэ подрагивает.
— Ты здесь?
— Я тебе присягал. Я всегда буду с тобой.
— Ну, я бы не называл присягой контракт, — пытается пошутить Чунмён, но потом понимает. — Чондэ?
—Ты почти три недели не просыпался. Не знал, что у Черных жителей и такой яд есть.
Чондэ перебирает его волосы и молчит. Чунмён чувствует себя бесконечно уставшим, он не хочет ничего решать и ни о чем думать. И обратно возвращаться тоже не хочет.
— Не давай мне спать пару дней. Хочу быть с тобой.
Чондэ ни о чем не спрашивает, наклоняется и целует, Чунмён растворяется в этом поцелуе, в движениях губ и языка, тянется навстречу. Чондэ нежен, словно боится испугать или причинить боль, Чунмён обнимает его за шею и закрывает глаза.
— Я тебе нравлюсь? — спрашивает Чунмён, когда Чондэ выпрямляется. — Хоть чуть-чуть?
— Ты серьезно?
Его окатывает горьким смехом Чондэ как ледяной водой.
— Если это из-за твоего положения или… Просто не надо, не хочу, чтобы ты себя заставлял.
— Ты сейчас об этом спрашиваешь?
— Когда-то же должен, — Чунмён закрывает глаза рукой и, помедлив, садится. — Ладно, я понял…
— Я тебя люблю. Все знают, что люблю, нельзя быть еще очевиднее. Ты мое единственное слабое место, я всегда исполню все, о чем бы ты ни попросил. Ради тебя я оставил Конклав, Чунмён. Позволь мне быть с тобой.
Чунмён поворачивается и целует его, укладывает на постель и ложится сверху. Чондэ гладит его по бокам и спине, и ниже, прохладные ладони под штанами заставляют хотеть большего. Чунмен вдруг понимает, что чувствует себя живым.
Чондэ колеблется, но Чунмён не собирается давать ему шанс передумать. Его поцелуй такой же нежный, он ждет, пока Чондэ решится поверить и начать отвечать, Чунмён устал быть без него.
Позже, когда небо начинает сереть, он обнимает Чондэ и бездумно смотрит в окно.
— Ты говорил не давать тебе спать.
Голова Чондэ лежит у него на плече, он не видит, но чувствует, как Чунмён успокаивается.
— Я не сплю.
— Почему не давать?
Чунмён колеблется, но Чондэ терпеливо ждет, поглаживая его живот, и он рассказывает, запинаясь и замирая от страха. Про Сеул, про сны, про другой мир и другого Чондэ. Чондэ вздыхает.
— А я чувствовал, что ты изменился. Что он… как вас разделять-то. Есть такая старая теория, нам рассказывали, что миры как стеклянные шарики — у каждого свой, иногда они соприкасаются и можно ходить из одного в другой, если между нашим миром и тем есть общее. Значит, здесь Чунмён действительно умер, а ты переходишь из одного тела в другое, когда засыпаешь.
— И что с этим делать?
— Есть обряд, несложный, ты перестанешь сюда приходить, будешь жить в своем мире.
— И тебя это устраивает?
— У тебя есть свой мир и свой Чондэ,— Чунмён чувствует себя уязвленным, хотя Чондэ, в общем-то, прав.
— Ясно, — Чунмён закрывает глаза. — Ясно. Тебе я тоже не нужен.
— Тебе здесь не место.
— Я хочу быть с тобой. С тобой, а не другим Чондэ. Хочу быть счастливым и сделать счастливым тебя, это что, так много?
— Обратного пути не будет. Ты не сможешь вернуться обратно, если передумаешь.
— А если ты? Ты любил не меня, а его, у вас были долгие отношения, а меня ты знаешь пару месяцев, — Чунмён сам не знает, откуда берется эта злость и когда этот Чондэ стал для него важнее другого. Когда он его полюбил. — Если бы знал, что я не он, у тебя бы не встал, верно?
— Я не могу тебе позволить! — Чондэ рывком садится и яростно смотрит в глаза. — В твоем мире нет ведьм и демонов, некромантов, оживающих мертвецов и призраков, а здесь Ад! Настоящий Ад, когда-то весь мой мир был Адом, пока его не разделили на два слоя, я не хочу, чтобы ты это узнал! Я хочу, чтобы ты жил. Я хочу, чтобы ты жил, еще больше, чем хотел, чтобы жил он.
— Мне некуда возвращаться, и незачем, нет смысла. Я просто хочу быть с тем, для кого важен. Я для тебя достаточно важен, Чондэ?
— Не заставляй меня!
— Потому что ты для меня очень.
Чондэ отворачивается.
— Это нечестно.
— Да мне плевать! Мне всю жизнь говорили, что я должен делать, я бы ничего не добился, если бы делал, как хотели другие. Я для тебя достаточно важен, Чондэ?
Чондэ передергивает плечами и молчит.
— Я для тебя достаточно важен?
— Да! Да, — почти кричит Чондэ. — Да, я сделаю все, что ты хочешь, я проведу этот чертов обряд, только не умирай раньше меня.
Чунмён не счастлив, нет, он бы хотел услышать эти слова в другой обстановке, но Чондэ, сжимающий его в объятьях, дает кое-что более важное.

@темы: группа: EXO, fest: Winter lottery, работа: авторский текст, рейтинг: R

Comments

[Hraneya]

А дайте ка я отсыплю вам сердец, автор. Всех, что есть.
Грустно за Сухо, грустно за группу, грустно за Чондэ и Чондэ, даже не знаю за которого больше. Грустная в общем история, но после нее нет нехорошего осадка. Все очень вхарактерные, ситуации веришь и сопереживаешь, и еще тут такой замечательный, тактильный, дружелюбный котичка Чен. Дайте двух! тот неловкий момент, когда сначала написал, потом подумал
Спасибо!

[Audispen]

Hraneya,

Грустно за Сухо, грустно за группу, грустно за Чондэ и Чондэ, даже не знаю за которого больше.

Жанр ангст, ключ агония, мой любимый текст, мой любимый размер

[Гость]

Вау, потому что это отлично работа! Поздравляю и так держать.

Посетите также мою страничку

www.sitiosecuador.com/author/ramon532144/ как открыть счет в иностранном банке африки bank of.tj

33490-+