Название: Красней, чем снег, черней, чем кровь
Пейринг/персонажи: О Сехун / Чжан Исин
Группа: EXO
Жанр: романс, мистика
Рейтинг: PG-13
Количество слов: 7000
Предупреждения: Новый Год не влез, небеченно, на ваш страх и риск.
Окна тронного зала выходили на запад и по вечерам, если служанка забывала задернуть шторы, белоснежные полы заливали лучи закатного солнца.
Алые, как кровь.
В такие минуты большое зеркало в раме из черного дерева покачивалось на стене, и в самой его глубине колыхались смутные тени словно заблудившиеся отражения, которые позабыли дорогу домой.
Сехун знал, что зеркало было волшебным. Королева-мать строго-настрого запретила приближаться к нему, но Сехун рос любопытным ребенком и не раз нарушал запрет, осторожно пробираясь в тронный зал.
Он часами вглядывался в зеркальную поверхность, но ничего волшебного там не видел – обычного мальчишку с взъерошенными волосами и веснушками, которые он ненавидел изо всех сил. Вот у Хагёна кожа была смуглой, без всяких веснушек, и он ни разу в жизни не обгорал на солнце до красных пятен на щеках и шелушащегося носа.
Сехун никогда не понимал, почему королева так одержима белизной свой его лица.
“Белей, чем снег, – бормотала она, иногда стоя перед зеркалом. – Черней, чем ночь. Ненавижу тебя, проклятая стекляшка”.
Зеркало ничего ей не отвечало, всего лишь показывало отражение зала и королевы с тщательно уложенными в высокую прическу волосами цвета зимнего сена. Отражение, в отличие от придворных художников, никогда не льстило и не обманывало.
– Красней, чем кровь, – кусала губы королева, и в глазах ее Сехун видел такую откровенную ненависть, что ему становилось страшно. Он бесшумно выскальзывал из зла, не привлекая внимания, и бархатные тяжелые шторы – верные союзники – надежно прикрывали его бегство.
До королевы-матери в замке жила другая повелительница. Рассказывали, приехала она из далекой страны, и ножки у нее были такие маленькие, что она могла носить башмачки пятилетней девочки, а кожа белее и нежнее, чем бутоны ландышей.
Но жаркое солнце разрушило белизну ее кожи, выжгло волосы, что были чернее коры эбенового дерева, и только губы остались прежними – алыми, словно лепестки роз.
Быть может, потому что прежняя королева много плакала и часто кусала губы, так что порой по ее подбородку стекали капли крови.
Обо всем этом Сехуну рассказал старый охотник – он давно уже не убивал зайцев и косуль для королевского стола, и жил в замке из милости. Пожалуй, он остался единственным, кто охотно говорил о прежней повелительнице.
– Маленькая она была и смешная, часто смеялась поначалу, как только приехала, но с каждым днем ее смех становился все тише и тише, пока совсем не исчез. С той поры она только плакала и пела грустные песни. Слов-то я не понимал, но уж больно тоскливо они звучали.
Старый охотник на этом месте всегда надолго замолкал и смотрел мимо Сехуна, в далекое прошлое, где маленькая чужестранка со слишком тяжелым для нее животом сидела у окна в тронном зале и пела, пока ее муж веселился на балу у нынешней королевы.
– Видел я один раз, как она открыла окно, а в ту пору на дворе наступил октябрь и холодина стояла жуткая, больше такая не повторялась. Открыла она, значит, окно, и вновь заплакала, а потом взяла ножницы, которыми нитки для вышивания обрезала, и воткнула себе в палец. “Хочу, – сказала она, – чтобы родился сын, похожий на меня. Пусть кожа у него будет белее, чем снег в саду, волосы чернее, чем наступающая ночь, а губы краснее, чем кровь, капающая из моего пальца”. Сказала так, и зеркало – то самое, что висит в тронном зале, – закачалось, заскрипело, словно старое дерево, и ветер поднялся во всем замке, будто туда влетел целый рой снежных фей.
– А дальше, дальше что? – нетерпеливо спрашивал Сехун. – Родился у нее сын, как она хотела?
Старый охотник всегда отворачивался после этого вопроса и пожимал плечами. “Потом я уехал в другую страну, и когда вернулся, в замке уже правила нынешняя королева, а о прежней и ее ребенке не было ни слуху, ни духу. “
Сехун чувствовал, что охотник ему врет, но ни разу не решился расспрашивать дальше. Он боялся, что тогда тот перестанет ему рассказывать сказки про маленькую чужестранку, певшую самые печальные песни на свете.
Бывшую королеву считали злой колдуньей, поэтому все истории про нее оказались под запретом, а о принце, то ли родившемся, то ли нет, вообще никто не упоминал. Иногда Сехун думал, что это грустнее всего – маленький мальчик, о котором позабыл даже собственный отец, пусть у него так и не появились другие дети. Королева-мать, несмотря на свой титул, была бесплодна
О Сехуне тоже позабыли родители, когда отправили, как заложника, к королю, потерявшему сына, ведь у них оставался старший сын, наследник и отрада. Дети порой служат лишь разменной монетой в политике.
За годы, что Сехун провел, слушая рассказы старого охотника, он позабыл лицо своей матери и своего отца, они превратились для него в тени, запертые в глубине памяти, словно отражения в волшебном зеркале. Он не скучал по дому, он привык к замку и старому королю, и даже к королеве-матери, только огромный черный лес, отделявший его родное королевство, по прежнему пугал своими изломанными черными деревьями и тишиной, потому что ни одна птица, ни один зверь не помышляли о том, чтобы поселиться в таком месте.
Быть может, поэтому Сехун не стремился вернуться туда, где родился, ведь единственная дорога пролегала через проклятый лес.
Скорее всего, он бы так и прожил жизнь в замке – король даже начинал поговаривать, что сделает его наследником, потому что своих детей у него не было. Королева-мать всегда мрачнела при этих словах и уходила в тронный зал, чтобы провести несколько часов перед зеркалом, словно в самом деле надеялась, что рано или поздно то явит чудо, и у нее появится сын или дочь. Но однажды вечером, когда над замком бушевала гроза, в кованые двери постучал гонец из соседнего королевства.
Лошадь его роняла кровавые хлопья пены, одежда была разорвана в нескольких местах, а сам он дрожал то ли от холода, то ли от пережитого страха.
– Волки, – бормотал он, сидя в комнате для слуг, пока те обступили его плотным кругом, надеясь услышать, что произошло. – Огромные волки с серебряными глазами и острыми клыками. Клянусь, это не обычные звери, это оборотни колдуна.
Старый охотник встрепенулся при словах о волках, даже открыл рот, словно хотел что-то спросить, но потом потер морщинистый лоб и замолчал. Сехун стоял в дверях, наблюдая за гонцом, приехавшим из места, которое он так старался стереть из памяти, и подозревал, что случилось что-то страшное и необычное, раз его отец решил напомнить о себе.
– Ваше Высочество, – гонец наконец заметил его, и хотя зубы его продолжали отбивать дробь, а ноги тряслись, сумел встать со стула и склониться в учтивом поклоне. – Ваше Высочество, Ваш отец нуждается вас.
Брат Сехуна погиб во время охоты, и когда гонец рассказывал об этом королю и королеве-матери, то вновь упомянул про оборотней, поселившихся в проклятом лесу вместе с ужасным колдуном. Соседнее королевство осталось без наследника, и тогда-то там вспомнили про младшего принца, отосланного давным-давно как залог мира и дружбы, когда лес еще был обычным лесом, и все опасались войн, которые так часто случались прежде.
– Король хотел бы, чтобы его младший сын вернулся домой и вступил в права престолонаследия. Взамен он готов отправить вам своего любимого племянника, сына старшей сестры. Он первый претендент в линии после принца Сехуна.
– Мы подумаем, – нахмурился король, а королева-мать торжествующе улыбнулась. Ей совсем был не нужен чужой ребенок, который мог бы взойти на трон и лишить ее любимой игрушки – власти.
Глядя на ликующую королеву-мать, Сехун понял, что вопрос решен, и ему придется вернуться в дом, ставший чужим, принять корону королевства, отвергшего его в детстве, но самое страшное: проехать сквозь проклятый лес.
В ту ночь ему не спалось. Сехун ворочался в кровати, пытаясь устроиться поудобнее, но льняные простыни казались слишком жаркими, а воздух в комнате слишком плотным, так что дышать становилось все труднее. В итоге он не выдержал и вышел в темный коридор, чтобы в последний раз увидеть тронный зал и попрощаться с волшебным зеркалом, пусть то ни разу не показало ему ничего магического.
Меньше всего на свете Сехун ожидал увидеть в тронном зале королеву-мать, потому что обычно по ночам та спала, словно убитая, о чем часто шушукались служанки между собой. Слишком уж был похож королевский сон на смерть, без колдовства тут обойтись не могло.
Королева-мать стояла перед зеркалом в полном облачении, даже тяжелую корону надеть не забыла, и всматривалась в мутную глубину.
– Ответь мне, стекляшка, пока я не разбила тебя на тысячи осколков, когда у меня родится наследник? Я потратила целое состояние на магов и заклинания, но чрево мое бесплоднее, чем пустыня.
– Королева, королева, – заскрипело зеркало, заставив вздрогнуть спрятавшегося между штор Сехуна. – Разве ты не помнишь ребенка, которого ты отдала охотнику, чтобы он вырезал его сердце и скормил диким животным? Разве не помнишь, как он плакал, цепляясь пальцами за твое платье, когда ты безжалостно отшвырнула его от себя? Не помнишь его черные как ночь волосы? Белую как снег кожу? Или, может, ты позабыла его алые как кровь губы? Все то, о чем ты так мечтала, королева, и не получила. Ты знаешь, мой ответ. Пока жив тот ребенок, не будет у тебя наследника, а красота твоя, пленившая короля, угасает с каждым днем. Что ты сделаешь, королева, так и не ставшая матерью, когда он приведет в замок юную пастушку, ничего не знающую о черной магии, зато умеющую рожать? Ах, королева, королева, разве ты позабыла, что проклятия всегда возвращаются? Разве не читала в книгах, что рождественская ночь свята?
Зеркало трескуче засмеялось, и Сехун осторожно высунул голову из своего укрытия, чтобы посмотреть на происходящее и окончательно убедиться, что сказки не лгали.
Неожиданно в глубине смеющегося зеркала он не увидел отражения королевы и тронного зала, вместо этого там посреди поляны танцевал красивый юноша с черными волосами, белоснежной кожей и алыми губами, а вокруг него вилась стая волков с большими клыками и серебряными глазами.
Королева-мать громко застонала и осела на пол, в бессильной злобе заколотила по мраморным плитам, разбивая в кровь кулаки.
Крупные капли потекли по белому мрамору, но в темноте тронной залы они почему казались не алыми, а темными.
Возможно, служанки не лгали, когда говорили, что кровь у королевы-матери такая же черная, как ее сердце.
Зеркало продолжало смеяться, когда Сехун выскользнул за потайную дверь тронной залы, которую когда-то показал ему старый охотник. Охотник, явно знавший о пропавшем много лет назад ребенке гораздо больше, чем рассказывал.
Рано утром Сехуна разбудил слуга и сообщил, что король приказал ему немедленно отправиться в путь домой. Он даже не успел ни с кем попрощаться, не то что вновь расспросить старого охотника о прежней королеве и ее сыне. Гонец тоже не выглядел счастливым из-за того, что его так скоро вновь отправили в опасное путешествие, да еще вдвоем с принцем, которого он был обязан защищать ценой собственной жизни.
– Они могли дать нам охрану, – сказал он, когда копыта их коней ступили на заросшую тропинку, ведущую в центр проклятого леса.
Сехун пожал плечами в ответ. С какой стати его бывшим покровителям заботиться о чужом сыне. Вероятнее всего, королева-мать обрадовалась бы, если бы он где-нибудь сгинул, слишком много тайн успел он узнать за время, что провел в замке.
Гонец сжался в седле и вновь застучал зубами, когда искривленные черные деревья сомкнулись за их спинами, а где-то вдалеке послышался протяжный волчий вой.
До вечера их путешествие протекало гладко, разве что угнетающая тишина действовала на нервы. Сехун привык к садам, разбитым вокруг замка, с их яркими цветами и нежным пением заморских птиц, поэтому с каждой милей, уводившей их все дальше и дальше от безопасных каменных стен, ему становилось все неуютнее. Даже волки больше не выли.
Но стоило алым закатным лучам пробиться сквозь лесной полумрак, все изменилось. Конь Сехуна тревожно захрипел, словно почуял что-то неладное, а потом совсем рядом хрустнула сухая ветка, затем еще одна, и внезапно перед ними на тропинке возникли семеро волков, словно сотканных из теней и страха, только серебряные глаза и длинные белоснежные клыки выделялись на фоне черной шести.
Гонец пронзительно закричал, и этого оказалось достаточно, чтобы конь Сехуна окончательно потерял голову, встал на дыбы и понес не разбирая дороги.
Сехун изо всех сил натягивал поводья, но конь от страха не чувствовал, как удила раздирают его рот и мчался вперед. Безумная скачка закончилась, когда перед ними неожиданно возникло огромное изувеченное дерево с торчащими во все стороны уродливыми сучьями. Сехун успел ощутить, как что-то ударило его по голове, в глазах словно вспыхнули звезды, и тут же наступила полная темнота.
Очнулся он от боли – казалось, сначала его превратили в дубинку и долго колотили по каменным стенам, а потом зачем-то опять сделали человеком. Попытка всего лишь приоткрыть веки заставила Сехуна застонать. Над ухом тут же громко зарычали.
– Тихо, Чанёль, ты его напугаешь, – раздался незнакомый голос, и Сехун почувствовал, как кто-то пробежался пальцами по его лбу и щекам, почти не касаясь кожи.
Почему-то от этих прикосновений сразу стало легче, и он смог наконец-то открыть глаза.
Первым делом Сехун заметил одного из волков, усевшегося совсем рядом. Из приоткрытой пасти свисал язык, с которого на траву капала кровавая слюна.
Инстинктивно Сехун дернулся, пытаясь отползти, но его накрыло очередным приступом боли, и он вновь крепко зажмурился в надежде, что ему просто снится кошмар.
– Не двигайся, – вновь послышался тот же голос. – Тебе нужно отдохнуть, ты сильно ушибся, когда упал с коня.
– В-волки, – прошептал Сехун. – Об-боротни.
– Они не причинят тебя зла. Их превратили в животных, но они гораздо больше люди, чем те, кто живет в замках.
В этот раз зарычал не один волк, а два или три, Сехун не разобрал. Удивительно, но в зверином рыке ему послышался отголосок человеческой речи, как привкус нескольких капель вина в кубке с водой. Он не мог бы поклясться всеми святыми, но был почти уверен, что разобрал тихое “спасибо” в волчьем рычании. Скорее всего, Сехун слишком сильно ударился головой, а, возможно, умер, вот ему и начали видеться всякие чудеса.
Он попытался вновь открыть глаза, чтобы увидеть того, кто говорил эти слова. Страшного колдуна, поселившегося в лесу, о котором ему успел рассказать гонец, пока они ехали по лесу. Судя по его словам, колдун был старым, морщинистым и все живое, кроме покорных волков. в панике разбегалось от его вида.
Но голос звучал так молодо, так нежно, он не мог принадлежать монстру.
– Он ударился головой, нам нужно отнести его в хижину.
Веки Сехуна словно свинцом налились, и сколько он ни силился, никак не получалось их разлепить. Последнее, что он услышал, перед тем как вновь потерять сознание, начало грустной песни на незнакомом языке.
Второй раз Сехун пришел в себя уже не на холодной земле, а на вполне удобной кровати. Кто-то заботливо подложил под его многострадальную голову подушку и укрыл одеялом, а так же задернул в комнате шторы, чтобы его сон не потревожил солнечный свет. Из-за полумрака Сехун не сразу сообразил, где находится, и подумал, что его нашли люди короля и доставили обратно в замок. Только через пару минут он понял, что в замке никогда не было таких низких кроватей и деревянных стен, украшенных ткаными гобеленами с изображением цветущих садов и диких животных.
Невольно Сехун вспомнил черных волков и передернулся от страха – он знал, их серебряные глаза отныне будут преследовать его в кошмарах.
– О, ты проснулся, – весело сказал уже знакомый голос. – Спорим, ты хочешь есть.
В ответ на эти слова желудок Сехуна радостно заурчал. Есть действительно хотелось немилосердно.
Стараясь не совершать резких движений, Сехун сел на кровати, опираясь на подушку, и наконец-то смог рассмотреть таинственного незнакомца с волшебным голосом.
Незнакомец ничем не напоминал ужасного колдуна из рассказов гонца. Напротив, он был молодым, чуть старше самого Сехуна, с иссиня-черными волосами и белой кожей, напоминавшей цветки ландыша.
– Я приготовил для тебя суп. Мне не сравниться с поварами из замка, но я старался, – незнакомец уселся на кровать рядом с Сехуном и протянул ему круглую чашку, от которой шел восхитительный аромат.
Незнакомец зря наговаривал на себя. Ничего вкуснее в своей жизни Сехун не пробовал, хотя королевские повара славились своим искусством по всей стране.
Хотя, скорее всего, Сехун просто слишком проголодался.
– Благодарю тебя, – сказал он, с сожалением возвращая пустую чашку. – Это был самый великолепный суп в моей жизни.
– Вы мне льстите, Ваше Высочество, – неожиданно слишком вежливо ответил незнакомец, и Сехун поморщился, услышав обращение.
Он вырос в замке, где о его титуле вспоминали только во время скучных церемоний или не менее скучных выговоров за недостойное поведение, поэтому ему не хотелось, чтобы незнакомец так его называл, пусть в его устах даже проклятое “Ваше Высочество” звучало словно музыка.
– Просто Сехун, если можно. А как вас зовут?
– Исин, – ответил незнакомец и улыбнулся. На его щеке появилась такая милая ямочка, что Сехун невольно широко заулыбался в ответ.
Несколько минут они смотрели друг на друга. улыбаясь все шире, пока не начали хохотать.
Сехун сам не знал, почему смеется, но он, несмотря на гудящую голову, чувствовал себя хорошо и спокойно, как никогда дома или в замке, где он провел большую часть жизни. Рядом с постоянно мрачным королем и злой королевой-матерью было не до смеха.
Дверь бесшумно открылась , и в комнату вошел небольшой черный волк, меньше, чем те, в лесу. Сехун мог бы поклясться, что тот неодобрительно посмотрел на царящее веселье и покачал головой.
– Кёнсу, не сердись, – просительным тоном сказал Исин. – Я вовсе не хотел тебя будить.
Волк зарычал и уселся рядом с кроватью, продолжая сердито смотреть них обоих.
Только Сехун перестал трястись от страха, как в открытую дверь буквально влетели два новых волка.
Один из них немедленно вцепился в рукав рубашки Исина и замотал головой, сердито рыча.
– Лу Хань, Лу Хань, прекрати немедленно, опять порве…
Раздался треск рвущейся материи и Исин всплеснул руками.
– Ну сколько можно!
Третий волк в этот момент запрыгнул на кровать, та протестующе заскрипела, но зверь не обратил на это ни малейшего внимания. Он подобрался совсем близко к Сехуну, уставился ему прямо в глаза, а когда тот моргнул, неожиданно лизнул в щеку.
– Фу, Чанёль! Ты его опять пугаешь!
Волк немедленно спрыгнул с кровати и улегся на полу, делая вид, что боится сурового тона Исина. Вот только Сехун ни капли не сомневался, что на самом деле волк довольно смеется. По крайней мере, его рычание звучало как самый настоящий басовитый смех.
– Совершенно невозможные создания, – виновато сказал Исин, обращаясь к Сехуну. – Прости их, они не привыкли, что у нас бывают гости.
Волк по имени Лу Хань выплюнул изо рта кусок материи и громко залаял. Совсем не так как лают собаки – намного страшнее.
– А ты не ревнуй, – Исин потрепал его по голове. – Конечно, ты мой самый лучший друг, никто этого не изменит.
Кёнсу, сидевший рядом с кроватью, страдальчески вздохнул.
Через два дня Исин наконец разрешил Сехуну вставать с постели. Все равно не было никакой разницы – лежит он или бродит по дому, волки не давали ему спокойно поболеть. Вероятно, они настолько обрадовались новой игрушке, что никакими силами их нельзя было отогнать от кровати Сехуна. Чаще всего компанию ему составляли Чанёль и волк по имени Чонин. Точнее, волчонок. По крайней мере, так его называл Исин: “мой волчонок", и Лу Хань всегда начинал злиться, когда слышал эти слова, словно действительно ревновал.
На удивление Сехун быстро научился различать всех волков, потому что похожими они казались только на первый взгляд.
Кёнсу можно было узнать по изящному телосложению, а еще постоянно недовольному виду, который без всякого рычания говорил “все святые на небесах и под землей, почему мне приходится жить с этими идиотами”.
Чанёль узнавался по длинным лапам и густому раскатистому рыку, Чонин по привычке засыпать в неожиданных местах и черной шести, такой черной, что на ее фоне другие волки казались темно-серыми. Бэкхён любил играть, поэтому чаще других приставал к Сехуну с просьбой покидать мячик или побегать с ним наперегонки, а Минсок, наоборот, предпочитал спокойно сидеть в стороне, и еще он часто относил в пасти на место разбросанные вещи. Лу Хань обычно крутился рядом с Исином, когда не гонялся за другими волками, чтобы размять лапы или продемонстрировать, кто тут самый быстрый и сильный. А Тао почему-то выбрал именно Сехуна своим лучшим другом и практически не оставлял его в одиночестве.
Единственным человеком, который появлялся в маленьком доме,затерянном посреди проклятого леса, был крестьянин по имени Чондэ. Точнее, он представился крестьянином, вот только Сехун сразу обратил внимание на изящные белые руки. никогда не знавшие тяжелой работы и на слишком правильную речь, но не стал ни о чем спрашивать.
В конце концов, Исин ему доверял и явно не без оснований.
Чондэ приносил из деревни молоко и свежий хлеб, а еще последние новости и порой книги в черных обложках. Волкам они не нравились, те каждый раз сердито рычали или лаяли, когда Исин доставал очередной безымянный том из плетеной корзинки.
– Тише, тише, это для вашего же блага, – говорил Чондэ, но волков его слова не успокаивали.
Им не нравились книги, им не нравилось, когда Исин запирался в маленькой комнате, а потом выходил еще бледнее обычного, цепляясь пальцами за стену, и целый день отлеживался в кровати.
Сехун уже видел нечто подобное, в замке, где провел большую часть жизни. Королева-мать тоже любила уединяться в библиотеке, а затем проводила остаток недели, не вставая с постели.
Говорили, что черная магия отбирает много сил, но взамен дарит необыкновенное могущество.
Впрочем, Сехун не замечал, чтобы Исин шептался с зеркалом или повелевал волками. Скорее, уж те повелевали Исином.
Время в замке обычно тянулось тягуче и медленно, а в лесном домике неслось со скоростью пущенной стрелы. Сехун сам не заметил, как окончательно поправился, как ранняя осень постепенно перешла в позднюю. Он вставал рано утром, кормил волков, ходил за водой к колодцу, рубил дрова, совершенно позабыв о своем королевском происхождении, иногда помогал Исину приготовить обед, но чаще всего играл с Бэкхёном или Чанёлем в лесу или бегал вокруг домика с Лу Ханем и Тао.
Все это казалось таким простым и правильным, что если бы не визиты Чондэ и магические книги, Сехун бы даже не вспоминал о замке с черным зеркалом на стене и королеве с ледяной улыбкой.
По вечерам они вдвоем усаживались рядом с камином, волки устраивались на полу, и Исин тихо читал одну из своих обычных книг, чаще всего какую-нибудь сказку,или тихо напевал грустные песенки на незнакомом языке. Сехуну хотелось провести остаток жизни вот так – в домике, затерянном посреди леса, вместе с Исином и волками, которые были умнее и понимали гораздо больше, чем обычные люди.
Быть может, если бы кто-то оказался рядом из знакомых, он бы объяснил принцу, почему так часто билось его сердце при взгляде на кожу, белее снега, почему кровь приливала к лицу, когда Сехун невзначай касался волос, чернее ночи.
Но вокруг не было ни людей, ни романов в бархатных переплетах, а волки не могли рассказать про любовь.
Часы на стене бесстрастно отстукивали минуты, осень плавно превращалась в зиму.
– Быть может, ты хочешь вернуться домой? – в один из вечеров у камина осторожно спросил Исин.
Сехун сразу представил тронный зал, залитый лучами закатного солнца, черное зеркало и искаженное в бессильной злобе лицо королевы. Он невольно вздрогнул и поежился, несмотря на то что в домике было тепло. При слове “дом” ему даже в голову не пришло подумать о месте, где он родился, он забыл его много лет назад и предпочел бы не вспоминать. Сехун надеялся, что Исин не вспомнит о том, как волки бесцеремонно прервали его путь, он радовался выпавшей удаче – остаться там, где ему действительно нравилось. Мать и отец давным-давно превратились для него в пустые, ничего не значащие слова, и он не думал, что должен им хоть что-то. Он не собирался становиться королем страны, которую он покинул ребенком. Видимо, печальные раздумья отразились на его лице, потому что Тао завилял хвостом и ткнулся мокрым носом в колено Сехуна, пытаясь успокоить.
– Ты прогоняешь меня?
Рано или поздно все пытались избавиться от Сехуна. Наверное, это было его персональное проклятие – везде оказываться лишним.
– Что ты, – Исин погладил кончиками пальцев плечо Сехуна, – ты можешь жить здесь сколько захочешь. Я всего лишь волнуюсь о твоей семье.
– Моей семье...
Он не договорил фразу. Он давно не верил, что у него осталась семья. Для принцев это была непозволительная роскошь.
Исин сжал руки и посмотрел на огонь. Даже в теплом свете камина его кожа казалась фарфоровой, словно ее никогда не касались солнечные лучи, словно ее не согревали ласковые прикосновения. Волки тихо встали и гуськом вышли из комнаты, стараясь не стучать когтями.
Сехун растерянно посмотрел им вслед. Он понятия не имел,что происходит.Скорее всего, он опять сказал что-то не то, обидел волков, обидел Исина, пожалуй, лучше ему было действительно вернуться в свое королевство, а еще лучше никогда не появляться на свет – мысли метались в голове вспугнутыми воробьями.
Сехун уставился на пол, изучая каждую трещинку на досках, каждый витой узор на тканых половичках. Наверное, он бы так сидел и смотрел, пока бы не превратился в памятник самому себе, если бы теплые алые губы Исина робко не коснулись его скулы, а затем рта.
Это был не первый поцелуй в жизни Сехуна, в замке жило много служанок, готовых подарить свою заботу юному принцу, но никогда в его ушах настолько громко не стучала кровь и не тряслись руки. когда он потянулся к пуговицам на рубашке Исина.
Зачем вообще на рубашках придумали проклятые пуговицы?
С каждым днем на улице становилось все холоднее и все меньше хотелось выходить на морозный воздух из теплого дома. Кажется, только волки чувствовали себя зимой совершенно счастливыми и радовались выпавшему снегу.
Если бы Сехун мог, он бы вообще не вылезал из постели и Исина бы оттуда не выпускал, но, к сожалению, дрова сами собой не рубились и в камин не укладывались, да и еда не возникала из воздуха.
Кроме того, волкам было скучно бегать по лесу в одиночестве. Наверное, они получали извращенное удовольствие, наблюдая за взмокшим, задыхающимся Сехуном, поэтому постоянно хватали его зубами за одежду и тянули за собой.
– Да побегай ты с ними, – говорил Исин, в очередной раз отпихивая Лу Ханя или Бэкхёна, требовавших внимания и заботы. – Они меня скоро с ума сведут.
В такие моменты Сехуну хотелось спросить, как тут раньше обходились без него, но он покорно одевался и выходил погулять с волками. Ему не нравилось чувствовать себя бесполезным нахлебником.
Недели за две перед Рождеством волки убежали особенно далеко. Обычно флегматичному Чонину не сиделось на месте – сначала он бегал и задирал Лу Ханя, потом переключился на Кёнсу, затем на Тао, и Сехун сам не заметил, как они все оказались в незнакомой части леса.
– Ну и кто вы после этого? – обессилено спросил он, опускаясь в снег, потому что идти, а тем более бежать, он уже не мог.
Тао и Кёнсу, виновато переглядываясь, тут же улеглись рядом. Другие волки не обратили внимания и продолжили весело резвиться на поляне. В лесу начали начали сгущаться ранние зимние сумерки.
– Все, пойдем обратно, – наконец сказал Сехун, с трудом встав на ноги.
Лу Хань с Чанёлем протестующе залаяли, но стремительно темнеющее небо быстро заставило их прийти в себя. Даже волкам совершенно не хотелось ночевать в лесу.
До дома они добрались совсем поздно, наверное, далеко за полночь. Если бы не волки, Сехун сразу бы заблудился, но те уверенно шагали впереди, то и дело оглядываясь и проверяя, не отстал ли он от них.
В конце дороги он мог только механически переставлять ноги, стараясь попадать в цепочку следов перед ним, и больше всего на свете мечтал оказаться в уютной кровать, укутаться в одеяло и спать, спать, спать дней пять, а лучше десять.
Он настолько погрузился в свои мысли, что наткнулся на резко остановившегося Тао, котырый смотрел на темные окна домика, вывалив язык и часто дыша. Остальные волки тоже замерли, словно не могли поверить, что их никто не ждет, а потом дружно сорвались с места и бросились вперед.
Через минуту над лесом раздался протяжный заунывный вой на семь голосов.
Сехун почувствовал, как сердце у него упало куда-то в пятки, а на спине выступили капли ледяного пота. От дурного предчувствия потемнело в глазах.
Пушистый снег мешал бежать, и в какой-то момент Сехун рухнул на колени и пополз, потому что так было быстрее. Он не ощущал холода, не ощущал, как раздирает ладони, как кусает губы. Он полз и полз, пока не добрался до резного крыльца.
Рядом с ним, широко раскинув руки, лежал Исин и смотрел в ночное небо остановшимся вглядом. Из приоткрытого рта стекала тоненькая струйка крови, казавшаяся в темноте черной, словно рама зеркала в замке.
Вокруг него метались волки, тыкались носами, тормошили лапами и выли, выли, так горько и безнадежно, что Сехун заскулил вместе с ними.
В сказках поцелуй прекрасного принца оживлял принцесс. Но то ли Сехун был недосточно принцем, то ли Исин принцессой, то ли сказки беззастенчиво лгали, но сколько он ни целовал холодные губы, Исин так и не открыл глаза.
Только когда небо окрасилось первыми рассветными лучами, Сехун встал с окровавленного снега и, бережно прижимая к себе окоченевшее тело, зашел в дом. Волки остались на улице, охрипшими голосами выводя свою погребальную песню.
Никогда до этого Сехун не видел смерть вблизи. Королева-мать даже намеков не выносила, поэтому погребальные церемонии проводили подальше от замка.
Наверное, он бы так и сидел над телом Исина, пока не рухнул от изнеможения, если бы не Чондэ. Скорее всего, тот услышал вой или кто-то из волков сбегал в деревню, Сехуна это мало тревожило.
– Она до него все же добралась, старая ведьма, – первым делом сказал Чондэ, заходя в дом.
Сехун безразлично посмотрел на него, не понимая смысла слов. Ведьма, старая, добралась – все сейчас для него звучало, словно шелест листьев или шум дождя.
Чондэ осторожно разжал пальцы Сехуна, сжимавшие ладонь Исина, обнял за плечи и практически потащил к второй кровати. У него не было сил сопротивляться.
Несколько дней Сехун провел в бреду на грани жизни и смерти. Он метался в лихорадке, звал Исина, заходился от кашля и рыданий. Чондэ оставался рядом с ним, отпаивал его какими-то вонючими настоями из трав, переодевал из пропитанной потом одежды в сухую, напевал успокаивающие песенки или просто гладил по волосам. Волки так ни разу и не зашли в дом, несмотря на холод и пронзительный ветер.
Через неделю Сехун достаточно окреп, чтобы вставать с кровати без помощи Чондэ. Его все еще немного шатало, и он продолжал кашлять, но он хотя бы мог дойти до ванной и кухни, чтобы приготовить себе еду. Каждый раз, проходя мимо спальной Исина, он крепко зажмуривался, будто даже сквозь закрытую дверь мог рассмотреть безжизненное тело.
Удивительно, но в доме не пахло разложением, лишь цветами и немного воском.
– Нам надо его похоронить, – пробормотал Чондэ в один из вечеров, поправляя одеяло Сехуну. – Он не может лежать здесь просто так.
Сехун хотел было запротестовать, даже рот открыл, но потом только кивнул. Он знал, что Чондэ прав.
Они отнесли Исина к горе, находившейся в трех часах ходьбы от дома, и положили в небольшой пещере у подножья.
– Все равно промерзлую землю мы раскопать не сможем, – пояснил свой выбор Чондэ.
Сехун ничего не ответил, ему было все равно. Вряд ли после смерти людей волновало, упокоятся ли они в большой могиле или маленькой пещере. Волки сопровождали их туда и обратно в тягостном молчании, и эта тишина оказалась еще хуже надрывного воя.
Тихо они сидели вокруг, когда Сехун и Чондэ заваливали камнями вход в пещеру, тихо шли вслед за ними домой и точно так же тихо впервые несколько дней вошли в гостиную.
Сехун даже забыл, что они рядом, пока Тао не положил ему на ступни тяжелую голову. Вокруг его мерцающих серебром глаз замерзли слезы, не таявшие даже возле теплого камина.
В тот вечер Чондэ рассказал ему про королеву-мать, которая так мечтала править, что не пожалела ребенка и велела отвести его в лес и убить. Вот в одном она просчиталась – охотник оказался не настолько безжалостным и его рука не поднялась на маленького принца, он всего лишь оставил его одного среди сугробов, в надежде, что мороз сделает все за него.
Но зима была добрее людей. Она попросила весну забрать к себе мальчика, пообещав взамен неслыханное – уступить той целый месяц.
Принц вырос на поляне, где всегда стояло майское тепло и росла самая вкусная, самая волшебная клубника на свете.
От зимы досталась Исину кожа белее снега, от весны губы алые, как клубника в лесу, от ночи, баюкавшей малыша, черные волосы. Все, как хотела его мама.
Сехун невольно улыбался, слушая эту историю. Она была такой неправдоподобной, такой сказочной, будто была написана сотни лет назад и пылилась под пыльным переплетом в одной из книг королевской библиотеки. Скорее всего, Исина подобрали в лесу какие-нибудь крестьяне, а потом придумали сказку, чтобы спастись от гнева королевы. Разве могли зима, весна и ночь позаботиться о человеческом ребенке?
А Чондэ продолжал рассказывать.Про придворных, посмевших восстать против убийства предыдущей королевы и пригрозивших королю отлучением от трона. Всего восемь их было, герцогов и князей, могущественных и знатных. Но все их могущество оказалось бессильно, когда однажды утром они вместо своих детей нашли в кроватях семерых волчат. Лишь одна семья избежала несчастья, потому что мудрая бабушка успела отослать маленького внука к сестре в деревню и та оградила ребенка от проклятия ведьмы.
– Я и есть этот ребенок, – сообщил Чондэ, – а эти волки мои друзья, которые были когда-то обычными детьми.
Сехун почесал Тао за ушами, потому что тот не выдержал и заскулил, когда услышал слова Чондэ.
“Их превратили в животных, но они гораздо больше люди, чем те, кто живут в замках”. Быть может, не все в истории Чондэ было небылицей, видел же Сехун, как говорила с зеркалом сумасшедшая ведьма, сумевшая добраться до трона. Королева-мать ради своей короны могла пойти на многое, почему же не убить принца во второй раз, если первый не удался.
Еще через пару дней Сехун отправился в замок. На память из дома Исина он взял книгу сказок, которую ту любил читать возле камина, и кинжал в изящных ножнах.
Чондэ вернулся в деревню накануне, поэтому до границы леса его провожали только волки.
Чанёль, Бэкхён и Тао явно пытались его отговорить – хватали за одежду, скулили, пару раз роняли в снег, Чанёль однажды зарычал, притворяясь суровым волком. На мордах Кёнсу и Минсока легко читалось осуждение. Они бы предпочли, чтобы Сехун остался вместе с ними в домике, а не возвращался непонятно куда. Только Лу Хань и Чонин, кажется, его одобряли – по крайней мере, не путались под ногами и не смотрели с выражением “куда ты идешь, глупый мальчишка?”
Без лошади и по рыхлому снегу добираться пришлось долго, так что на опушку, откуда виднелись башни замка, они вышли только поздно вечером. На небе светила полная луна, мороз пощипывал щеки, все вокруг казалось знакомым и таким родным, поэтому на пару минут Сехун позабыл, зачем он вообще решил вернуться.
Если бы не волки, решившие трогательно попрощаться, блаженное забытье продлилось бы немного дольше. Но в тот момент, когда Чанёль с энтузиазмом вылизывал его щеки, Сехун вспоминал, как они встретились в первый раз. Тогда все было намного проще, жаль, нельзя вернуться в прошлое, в теплый летний день, в объятия Исина.
Луну затянули тучи, волки наконец развернулись и побрели обратно, то и дело оглядываясь, словно надеялись, что он все же передумает. Сехун стоял и смотрел им вслед, пока они окончательно не растворились во тьме леса – еще не совсем звери, уже не совсем люди, у которых больше не осталось надежды вернуть себе данный от рождения облик. Он не мог им помочь, у него не было дара магии, но он надеялся, что сумеет отомстить. Сехун сжал витую рукоятку кинжала и торопливо зашагал к замку.
Он замерз и проголодался.
– Ваше Высочество, вы вернулись? Откуда? Что случилось? – первым делом к нему бросились многочисленные служанки.
Они обнимали и тормошили его, приглаживали отросшие волосы и тут же вновь взлохмачивали, а он даже не мог улыбнуться им в ответ. Сехун чувствовал себя так, словно оказался под слоем льда, куда не доносились звуки голосов, где его не могло согреть все тепло замка.
– Эй, курицы, потише. Не видите, что мальчишка еле на ногах стоит. Сначала накормите, напоите, а потом глупые вопросы задавайте, – загремел охотник, распихивая толпу служанок.
Он обнял Сехуна за плечи и повел в сторону кухни, и никогда в жизни Сехун не был так благодарен этому хромому старику, пусть тот и бросил много лет назад маленького Исина в лесу.
Замок быстро проснулся: не только служанки и охрана, но и придворные спускались вниз, чтобы посмотреть на блудного принца. Даже сам король, обычно не появлявшийся на кухне, пришел на шум.
Сехун ожидал расспросов, требований немедленно вернуться, чего угодно, только не того, что король молча его обнимет, а потом глухо скажет: “Оставайся хотя бы на бал”.
Его вполне устраивало это предложение, хотя он не собирался задерживаться в замке.
К несчастью, наутро выяснилось, что королева-мать вновь больна и уже почти две недели не покидает спальную и никого не принимает. Видимо, смерть Исина нелегко ей далась, и ведьма теперь зализывала раны.
Сехун неприкаянной тенью бродил по замку, наблюдая за торопливыми приготовлениями к празднику, и злился. Он не хотел танцевать на балу, не хотел притворяться, что все хорошо, фальшиво улыбаться и целовать руки придворным дамам, но судьба не оставила ему иного выбора.
Он должен был увидеть королеву.
Большую часть времени Сехун проводил в своей комнате, бездумно перебирая старые игрушки и книги, чтобы отвлечься от воспоминаний о домике в лесу, о волках с серебряными глазами, о волосах чернее ночи и губах краснее крови, а главное о пещере, занесенной снегом. Если бы не ненависть, он бы не знал, как заставить себя встать с постели, но королева пока оставалась в своих покоях, а значит ему тоже приходилось оставаться в замке и делать вид, что ничего не произошло, он всего лишь соскучился по месту, где вырос.
Пару раз Сехун заходил в тронный зал и всматривался в зеркало, но оно ничего не показывало ему, кроме юноши с растрепанными волосами и скорбной морщиной на лбу.
А от собственного отражения он, кажется, устал еще в прошлой жизни.
Рождественский бал наступил слишком быстро, Сехун опомниться не успел. С утра он вслушивался в радостный гул внизу, наблюдал в окно за прибывающими каретами и счастливыми придворными, но даже не думал одеваться в приготовленный для него парадный камзол. В глубине души он надеялся, что у него получится избежать необходимости веселиться со всеми.
Еще год назад он бы крутился среди шумной толпы, флиртовал направо и налево, попутно таская еду с кухни, а сейчас Сехун в пятый раз повязывал на шее белоснежный бант, лишь бы найти повод не выходить из комнаты.
– Ваше Высочество, все ожидают только вас, – в дверь робко постучали.
Сехун недовольно поморщился, но расправил плечи и вышел в коридор уже с улыбкой на губах. Кинжал с витой рукояткой, спрятанный в ножны под камзолом, неприятно оттягивал пояс.
– Какое счастье, что вы не покинули нас, – сказала графиня Ким, стоило Сехуну появиться в тронном зале. Ее средняя дочь, чье имя он позабыл, присела в глубоком поклоне и украдкой ему подмигнула. Темные волосы дочери почему-то напомнили Сехуну о шерсти Чонина.
Впрочем, все на балу ему о ком-то напоминало: то глубокий смех виконтессы Пак Юра, то кошачьи глаза юной баронессы Ким Минсо.
Еще немного, и Сехун бы не выдержал – плюнул на все правила приличия и сбежал бы с бала, потому что пытка праздником казалась невыносимой.
Он даже начал пробираться к выходу, когда толпа придворных заколыхалась и пронеслось тихое: “идет, идет”.
Королева-мать, расточая улыбки и шелестя подолом изукрашенного жемчугом и золотом платья, торжественно вошла в зал и прошествовала к своему трону. Выглядела она слегка постаревшей и увядшей, но все равно слишком молодой, слишком прекрасной для своих лет.
Сехун почувствовал, как в горле у него появился и стремительно начал расти горький ком, а глаза застила темная пелена. Он рванулся к королеве, одновременно доставая кинжал. Единственное, чего он хотел, это проверить – действительно ли у нее такая черная кровь, как рассказывали.
Ни одна ведьма не могла устоять против обычного железа.
Быть может, если бы Сехун оказался хитрее, если бы сумел сдержаться и незаметно подобраться к королеве, у него бы получилось. Но он позволил ненависти управлять собой, обратил на себя внимание, а ведьма жила слишком давно и слишком долго, чтобы не замечать даже глупых щенков. Порой из щенков вырастали злые псы, способные больно искусать.
Она засмеялась и взмахнула рукой, одновременно шепча заклинания. Тонкие лучи света сорвались с ее пальцев, спутали Сехуна по рукам и ногам, вынудив рухнуть на колени.
– Увести его, – утомленно пробормотала королева и опустилась на трон. – После праздника разберемся, что на него нашло.
Король промолчал, он слишком хорошо знал свою жену, придворные громко ахнули в один, но они тоже бы не осмелились возразить королеве. Многие из них заплатили дорогую цену за подобные ошибки в прошлом.
Стражники заставили Сехуна встать и грубо потащили к выходу. Он позволил им забрать у себя оружие, позволил скрутить руки за спиной и, ступая как сомнамбула, последовал за начальником стражи. Он понимал, что совершил ошибку и проиграл, что оказался слишком самонадеянным и одновременно наивным и следующего шанса у него не будет. Исин и волки так и останутся неотомщенными, раз уж он, принц Сехун, родился дураком и, вероятно, очень скоро дураком умрет, потому что королева-мать не умела прощать.
Зачем-то он посмотрел на огромные часы на стене, висевшие напротив зеркала, и подумал, что до полуночи осталось всего пять минут. Видимо, очередное Рождество ему предстояло встретить на пути в тюрьму.
А затем двери тронного зала широко распахнулись, словно их толкнул невидимый великан. Второй раз за вечер толпа придворных громко ахнула и застыла в тягостном молчании.
Медленно, невыносимо медленно, и еще более торжественно, чем королева в зал вошел человек в синем плаще и волосы у неожиданного гостя были чернее ночи, кожа белее снега, а губы краснее крови. По пятам за ним следовали семь огромных черных волков, чьи глаза сверкали серебром и лунным светом.
Придворные расступались перед ним, как речные волны, а стражники застыли не в состоянии двинуться с места.
Королева вскочила с трона и вытянула вперед руки, громко выкрикивая заклинания, но в них больше не осталось силы, и звучали они не страшнее криков чаек на берегу.
– Здравствуй, отец, – сказал принц Исин (потому что это был именно он) и учтиво поклонился. – И ты здравствуй, матушка. Спасибо за недавнюю встречу и твой подарок. Я подумал, что должен вернуть его тебе.
На пол упал полупустой флакон с ядом и зашипел, испаряясь от света.
– Я убила тебя, – прошептала королева-мать,закрывая ладонями вмиг постаревшее лицо. – Я убила тебя, возвращайся в преисподнюю, откуда ты выполз.
– Дорогая, – сказал король, – дорогая, как ты могла?
И тут часы на стене пробили полночь.
Принц Исин заговорил, и зеркало на стене пошло трещинами,затем от него начали отваливаться куски, и с каждым словом, с каждым ударом часов королева-ведьма становилась все старше, все уродливее. Когда он замолчал, то от королевы осталось лишь платье, расшитое золотом и жемчугом, да корона с бриллиантами, а вместо волков в зале стояло семь юношей, растерянно оглядываясь по сторонам. Звериный облик растаял вместе с заклинанием ведьмы.
– Чонин! – пронзительно закричала герцогиня Ким и бросилась к своему давно потерянному сыну.
Через несколько секунд тронный зал напоминал бурливший котел. Придворные, потерявшие своих детей, братьев, племянников из-за ведьмы смеялись и плакали от счастья, обнимали бывших волчат, а те не знали, куда деваться и только иногда жалобно скулили, еще не привыкнув к словам.
Исин устало сполз на пол, по его виску стекала струйка крови, а плечи тряслись от сдерживаемых рыданий. Сехун наконец заставил растерянных стражников снять с запястий веревки и подбежал к нему.
– Ты жив, – бормотал он, обнимая его. – Тыживтыживтыжив.
Сехун не смог замолчать, даже когда Исин попытался заглушить отчаянный шепот поцелуями.
Волшебное зеркало хрустело под ногами придворных, часы навсегда замерли на полуночи.
Во многих сказках после победы над ведьмой герои живут долго и счастливо, но тому, кто побывал в мире мертвых, никогда не будет места среди живых. Принц Исин исчез на заре вместе с осколками зеркала, а вслед за ним пропал принц Сехун, лавочник из соседней деревни по имени Чондэ и бывшие волки.
Король и их родители были безутешны.
Говорят, в стране, которой нет на карте, потому-то смерть не знает туда путь, с недавних пор появился новый принц. Волосы у него чернее ночи, кожа белее снега, а рядом с ним всегда его прекрасный возлюбленный и восемь верных друзей. Вместе с теми, кто пришел туда раньше, чьи имена Ифань и Чунмён сохранил разве что ветер в подлунном мире, они всегда помочь заблудившимся путникам. Впрочем, это совсем другая история, но если однажды ты встретишься с волшебством, то найдешь их за седьмым поворотом налево от дерева на развилке.