Автор: lucelucetaliena
Название: Болен тобой
Разрешение на перевод: получено
Пейринг/персонажи: Минсок/Чунмён
Группа: EXO
Жанр: АУ, мистика
Рейтинг: R
Количество слов: ~12 000
Предупреждения: мысли о самоубийстве, религиозная тема
Посвящение: моей любимой онни А.
Описание: Минсоку больно дышать, но с Чунмёном это становится легче.
Глава 1.
Кёнсу ставит перед ним корзину, раскрывает ее и тут же спрашивает:
– Как тебе?
– Я еще не успел попробовать, Су, – смеется Минсок.
– Запах тоже очень важен, – серьезно говорит Кёнсу и, улыбаясь, протягивает вилку.
– Что это?
– Хлеб на пару с начинкой из кокоса, джема юдзу и шоколада, – тарабанит Кёнсу, придвигая корзину поближе.
Намек понятен; Минсок принимается за еду. Он старательно ополаскивает рот водой с лимонным соком после каждого нового ингредиента, чтобы не притупить вкус.
– Правда очень вкусно, Кёнсу, – признается Минсок, доедая последний кусочек. – Как всегда.
– Точно? Я боялся, что с кокосом выйдет слишком сладко, и я никогда не работал с пальмовым сахаром, но…
– Очень вкусно, – перебивает Минсок. – Это будет бомба.
– Надеюсь, – бормочет Кёнсу, взволнованно прикусывая нижнюю губу. Минсок мягко цокает.
Кёнсу поднимает глаза, и Минсок треплет его по волосам.
– Не сомневайся.
– Хочешь еще? – предлагает Кёнсу. Минсок задумчиво кусает губы. – Тебе нужно лучше питаться, хён.
– Разве? – Минсок оглядывает себя. Кёнсу хватает его за запястье. У него маленькие руки, но он с легкостью обхватывает пальцами запястье Минсока и сильно сжимает. – Это все из-за танцев Чонина и Сехуна, во время уборки они вечно тянут меня за собой.
У Кёнсу большие выразительные глаза, а когда они широко раскрыты и в них стоят слезы, все его чувства – как на ладони. Но никогда прежде он не смотрел на Минсока с такой тревогой, даже во времена, когда только основал это кафе.
– Принесу-ка тебе тушеного мяса, – решительно говорит Кёнсу, отводя наконец взгляд, отодвигает стул и поднимается. Стук громко раздается в пустом кафе: сегодня праздник, и оно закрыто для посетителей. – Осталось со вчерашнего дня, могу поделиться.
Минсок согласно мычит. Они оба знают: «поделиться» означает, что перед Минсоком будет полная тарелка риса с тушеным мясом, а Кёнсу будет клевать хлеб, изредка макая его в соус.
Кроме еды, приготовленной Кёнсу, Минсок ест мало, в основном потому, что у него теперь почти нет аппетита, а днем он работает у Кёнсу кассиром.
– Как ты думаешь, ангелы едят человеческую еду? – небрежно спрашивает Кёнсу.
Минсок кивает.
– Откуда ты знаешь?
– Ну, они когда-то были людьми, почему бы и нет, – рассуждает Минсок, натыкая на вилку кусок свинины.
– Разве им это нужно? Они ведь бессмертны, – вслух размышляет Кёнсу, надламывая нетронутый за день багет.
– Ты не слышал о манне? – интересуется Минсок и доедает последнюю ложку риса под пристальным взглядом Кёнсу. – Ангельский или небесный хлеб, что-то в этом роде.
– Может, мне назвать те булочки «Ангельским хлебом»... – задумывается Кёнсу и резко переводит взгляд на Минсока: – Они были легкими и воздушными?
– Кто? Ангелы?
Кёнсу закатывает глаза.
– Нет, хён. Булочки.
– Пожалуй, да.
– Тогда решено – «Ангельский хлеб»! – довольно говорит Кёнсу.
– Можно взять немного домой? – внезапно спрашивает Минсок, и Кёнсу расплывается в широкой улыбке.
– Конечно, – хлопает он в ладоши, – мне все равно нужно практиковаться его делать. Ты снова останешься со мной до самого вечера?
– Мне с джемом юдзу, пожалуйста, – весело говорит Минсок и встает вслед за Кёнсу, чтобы помыть посуду. – Конечно. Я всегда остаюсь, иначе ты застрянешь здесь до полуночи.
– Что бы я без тебя делал, – напевает Кёнсу и поддразнивающе улыбается.
Головная боль Минсока из-за прохладного вечернего воздуха всегда утихает от пения Кёнсу.
***
– Спокойно ночи, Су, – Минсок целует Кёнсу в лоб, и тот чуть морщит нос. Рукой он мягко держит Минсока за талию, будто хочет убедиться, что Минсок все еще тут и не растает, как дым.
– Мне уже не пять лет, знаешь ли, – ворчит Кёнсу.
– Все равно я всегда буду старше тебя на пять лет, – улыбается Минсок. В его руке болтается пакет с еще теплым хлебом.
– Удачно добраться домой, хён, – на прощание говорит Кёнсу, ступая в лифт. Минсок машет рукой и ждет, пока двери лифта закроются. Затем он разворачивается и легонько кланяется пожилому охраннику, который при виде знакомого лица приветственно машет рукой.
– Каждый раз провожаешь его домой, да? – хмыкает охранник. – Ты хороший хён, честно говоря, не знаю, что бы он без тебя делал.
Минсок наклоняет голову, принимая похвалу, и делает знак рукой, удаляясь.
Развязка, откуда он добирается до своего района, в десяти минутах ходьбы. Но сегодня он останавливается и смотрит на чернильное небо, на бледную, как мел, луну, выглядывающую из-за облаков. Минута – и он отправляется дальше, вниз по пустынной улице.
Сегодня еду не нужно будет прятать в холодильник.
***
– Вкусно.
Минсок согласно улыбается, а затем переворачивается на спину и закрывает глаза. Лунный свет омывает серебром их и все вокруг.
– Да? Называется «Ангельский хлеб», поэтому я вспомнил о тебе, – тихо говорит Минсок. – Кёнсу мне не верил, представляешь? А ведь я всегда честен, когда дело касается его готовки.
– Ну, не надо. Я не ангел, – в его голосе слышны дразнящие нотки, и Минсок смеется.
Смех отдается эхом в тесном пространстве, окруженном густыми кустами и невысокими деревьями. Звук рябью проходит по лениво плещущейся реке, и он слышит каждое движение собеседника.
– С тобой весело играть, твое святейшество, – говорит Минсок.
– Кимчи-спагетти были гадостью, – спокойный голос звучит ближе, и Минсок чувствует, как его бедра касается чужое колено. Он смотрит в сторону и встречается взглядом с собеседником. – Ты мог бы тогда и поуменьшить восторг, я ведь правда решил, что там какой-то чудесный вкус.
– Кто же виноват, что ты так доверчив. – Минсок думает, что светлые волосы собеседника при ярком свете луны еще прекраснее, хотя куда уж дальше.
Молчание служит ему ответом, и Минсок обеспокоенно глядит на собеседника.
– Я сказал что-то не то?
– Вовсе нет.
Минсок нащупывает под рубашкой маленький камушек. Платиновая цепочка, на которой он висит, стучит о камушек с тихим звоном.
– Ты еще не принял дозу в этом триместре? – его дыхание холодит губы Минсока.
– Если честно, увидеть тебя я хотел больше, – краснея, признается Минсок.
– Твои щеки лишились былой пухлости, – его пальцы, которыми он легко касается лица Минсока, теплее ладони. – Ты ведь знаешь, я хочу, чтобы ты был здоров.
– Я и так жив так долго благодаря тебе, – бормочет Минсок, невольно отмечая, как красив изгиб его губ, когда он говорит.
– Я дал тебе кристалл не просто так.
– Я забыл, как его открывать, – Минсок дуется, его раздражает такой напор. – Не хочу испортить твою работу.
– Я всегда могу достать еще.
– Кислятина.
– Только так оно может долго храниться.
– Лучше б я чаще с тобой виделся.
Тут мягкие губы прижимаются к губам Минсока, и он обводит их языком. Минсок приоткрывает губы, чувствуя на чужом языке джем юдзу – а еще незнакомую сладость, что теперь ему так редко достается. Минсок настойчиво хватается за мягкую, как обычно, светлую рубашку – сегодня она оттеняет его глаза, бледно-лиловый, почти серо-голубой цвет – и не отпускает.
– Доктор, я не принимаю лекарство уже три месяца, – шепчет Минсок в чужой рот. Это звучало бы двусмысленно, не будь чистой правдой. Смешок – и его целуют довольно жестко по сравнению с тем, как мягко проникает в него язык.
Руки гладят волосы Минсока, проводят от плеч вниз, чтобы сплести пальцы вместе, как кружево, и напряженное тело Минсока расслабляется. Поцелуи действуют иначе. Когда хватка Минсока ослабевает и он отстраняется, в отражении в чужих глазах видно: его щеки рдеют не только от поцелуев, они пышут здоровьем, глаза ярче, и сердце снова сильно бьется. У Минсока срывается дыхание, и они ждут, пока он сможет дышать ровно.
– Каков упрямец, – хмыкает собеседник. Минсок тянет его к реке, почувствовать, как ледяная вода щекочет их руки и ноги. – Но мое лекарство сильнее, и его эффект тоже.
– Тогда какой смысл в этом кристалле? – упрямо вздыхает Минсок.
– Я не всегда могу к тебе спускаться, – мягко отвечает собеседник, и глаза его светятся пониманием. – Ты такой попрошайка, когда дело касается внимания.
– Только твоего, – тихо говорит Минсок, и, к его удовольствию, тот краснеет. – Ты можешь покраснеть?
– Мы и человеческую еду можем есть, – возмущается он и тычет Минсока в бок.
Минсок ловит его за руку и тянет к себе, тот уступает. Минсок тоже ерзает, переплетая его ноги со своими и подбираясь ближе. Его спутник играет с цветами, усеявшими лозу, которая тянется вдоль реки, и рядом с огромными белыми лепестками его руки выглядят меньше, чем они есть. Они сидят в тишине до тех пор, пока Минсок недвижим.
– Знаешь, как ты прекрасен? – шепчет Минсок, и его собеседник медленно сглатывает.
– Ты всегда так говоришь мне, – отвечает он тихо и ровно. – Я этого недостоин.
– Неправда.
– Тебе пора, почти два ночи.
Минсок ведет пальцами вниз к ровно бьющемуся пульсу.
– Хорошо, – Минсок поправляет его пряди волос, взъерошенные ветром, и встает. – Я скоро тебя увижу?
– Когда увидишь луну, как обычно, – его глаза открыты, и у Минсока перехватывает дыхание – от вновь подувшего бриза и от чистого взгляда, что всегда имел над Минсоком особую власть. – Пожалуйста, не затягивай с приемом содержимого сосуда, иначе оно испортится. Я больше не буду таким снисходительным.
Минсок принимает душ недолго, но мягко льющаяся вода освежает. Он яростно растирает волосы махровым полотенцем, выключает свет и сворачивается на кровати на пуховом одеяле.
Лунный свет просачивается сквозь занавески, но лучи не слепят Минсока, а тихо убаюкивают, и он засыпает.
***
– Привет, чудо-случай.
Минсок фыркает и заходит в кабинет врача.
Чондэ приветственно улыбается и шлепает Луханя по голове больничной картой Минсока. Лухань негодующе вскрикивает:
– Можно мне не называть своего лучшего друга чудо-случаем?
– Надо быть профессионалами, хён, – напоминает Чондэ и расправляет карту, а потом кладет ее на стол перед Луханем. – Никаких лучших друзей.
– И это говорит человек, который воспользовался связями, чтобы перейти в мое подчинение, – фыркает Лухань, глядя на Минсока. Тот понимающе вскидывает бровь. – На работе и дома.
– Хён! – ноет Чондэ, и Лухань протягивает руку, чтобы притянуть его к себе за ремень. – Что?
– Не будешь ли ты так любезен принести наш сфигмоманометр и распечатать КТ-сканы за прошлый месяц? – дразнит Лухань, и Минсок устраивает подбородок на скрещенных пальцах.
– Ага, – бормочет Чондэ, дуясь на смешки Минсока. – Минсок-хён, ты тоже вредный.
– До тебя ему далеко! – бросает Лухань вслед уходящему Чондэ.
Минсок имитирует звуки тошноты. Лухань пожимает плечами.
– Он сам хотел со мной работать. Но ладно, как себя чувствует мой лучший друг?
– Хорошо, – быстро отвечает Минсок.
– Кажется, ты похудел, – Лухань встает и достает стетоскоп. – Давай, как обычно.
Минсок послушно встает, наклоняется, чтобы достать весы, и снимает обувь. Он становится прямо, когда Лухань выглядывает из-за его плеча, и чувствует, как тот скользит рукой по спине. Холодный кружок прижимается прямо возле лопатки, и он дышит как можно ровнее.
– Ты знаешь, что стетоскоп тебе не перехитрить, – тихо говорит Лухань, левой рукой нажимая Минсоку на живот. Минсок сдается и расслабляется. – Вот так.
– Чондэ прав, ты вредный, – вздыхает Минсок, и когда он поворачивается, чтобы взобраться на кушетку, глаза Луханя поблескивают.
Минсок грозится ему врезать, и Лухань примирительно поднимает руки вверх.
– Идиот, – Минсок все равно невольно улыбается. Лухань прижимает стетоскоп к его груди.
Пока он тщательно прослушивает каждый участок, стоит тишина. Наконец он заканчивает и бросает стетоскоп на кушетку позади Минсока. Тот ждет, перебирая ногами над холодным кафельным полом, а Лухань усаживается обратно в кресло. Он сидит лицом к Минсоку, как будто повернуть стул обратно к столу займет слишком много времени.
Лухань берет ярко-синюю ручку и начинает быстро писать на чистом листе карты. Минсок чувствует радость оттого, что Лухань все еще пользуется его подарком – он узнал его по китайскому имени Луханя, выгравированному на пластике.
Лухань быстро двигает рукой, необычно сильно сдавливая ручку, и Минсок поджимает губы.
– Не дави, – тихо говорит Минсок. Лухань поднимает взгляд. – Как ты и сказал, я чудо-случай.
– Все равно я должен быть осторожным, – говорит Лухань и переводит взгляд на частично заполненный лист, не отрывая от него ручку. – Я должен исключить каждую версию, убедиться, что нет признаков того, что я что-то упускаю или интерпретирую неправильно, и что медсестры обрабатывают сканы надлежащим об…
– Лухань.
– Я не могу, Минсок. Я не могу расслабиться, пока забочусь о тебе, – шепчет Лухань и зарывается левой рукой в волосы. – Я уже допустил ошибку, я не…
– Я могу обратиться к другому врачу, – говорит Минсок, сползая с кушетки, и становится возле Луханя.
– Нет, – Лухань отвечает резко, как всегда, когда разговор касается этой темы. – Я не доверяю больше никому.
– Тогда доверяй самому себе, – Минсок берет Луханя за руку, все еще зарытую в волосы. – Я тебе доверяю.
– В таком случае хватит пытаться меня обмануть, – срывается Лухань, и Минсок отшатывается.
С Минсоком Лухань всегда огорчается поэтапно – начиная с неуверенности и заканчивая чрезмерной тревогой и гневом. Ведь пока он чувствует себя виноватым, что не может правильно оценить ситуацию, то, что Минсок скрывал от него симптомы и до постановки диагноза, и после, будет его больным местом.
– Прости, – тихо говорит Минсок.
Лухань молча отпускает его руку и возвращается к записям, а Минсок ерзает на стуле напротив. Он хмурится, глядя на китайские иероглифы – они ему совершенно непонятны.
– Что, если твои записи кому-то понадобятся? – осторожно спрашивает Минсок, и у него вырывается вздох облегчения, когда Лухань смеется в ответ, ставя точку.
– Записи на китайском помогают сохранять конфиденциальность пациентов, и я учился, используя китайские термины. Но у меня есть копии на корейском, – говорит Лухань. Его смешливый ответ рассеивает напряженную атмосферу.
– Я вернулся! Извините за задержку, принтер зажевал бумагу, – Чондэ вбегает, сжимая в одной руке аппарат, о котором просил Лухань, а в другой – распечатки.
– Он слишком старый, его пора списать, – снисходительно отмечает Лухань и достает распечатки из конверта.
Чондэ начинает трещать об уроках вокала, которые он недавно начал брать, но Минсок отвлекается, когда Лухань замирает над распечатками.
– Лу? – зовет Минсок.
Лухань испуганно дергается и поднимает взгляд.
– Чондэ, не мог бы ты проводить Минсока из кабинета и позвать Исина? – Лухань говорит ровно, но в его голосе слышен какой-то намек.
Минсок хмурится и хочет возразить, но Чондэ твердо берет его за локоть и ведет наружу.
– Чондэ…
– Минсок-хён, – вздыхает Чондэ, кивая проходящему мимо врачу. – В случае с тобой доктор Лу особенно щепетилен.
Минсок ничего не говорит и идет вслед за Чондэ в комнату ожидания.
– Он очень внимателен и часто зовет доктора Чжана для консультации, так что не волнуйся, – Чондэ набирает стакан воды в фонтанчике и протягивает Минсоку. – Я сейчас вернусь.
Когда Чондэ возвращается вместе с доктором Чжаном, Минсок встает, чтобы поздороваться.
– Исин, – представляется доктор, низко кланяясь. Когда он выпрямляется, становится заметна ямочка на его щеке. – Я много о вас слышал, господин Ким.
– Минсок, – настойчиво поправляет он, пока Чондэ ведет Исина обратно к Луханю.
– Мне нужно, чтобы ты пришел через неделю, – говорит Лухань, как только Минсок заходит в кабинет.
Исин все еще здесь, он мурлычет себе под нос, вертясь в кресле, где до того сидел Минсок, и изучает распечатки.
– Что? – удивляется Минсок, и Лухань кивает, не отрывая глаз от компьютера, куда он записывает время приема.
– Думаю, мы можем прийти вместе после нашего футбольного матча, – говорит Лухань.
– Футбол? – спрашивает Исин, и его голос повышается.
– Он играет со мной, – объясняет Лухань.
– Лухань, ты знаешь, что это не рекомендуется, – качает головой Исин, кладя распечатки обратно на стол. – У него уже был пневмоторакс легкого, ему нельзя так напрягаться.
– Нужно, чтобы его кровь циркулировала, Исин, – Лухань жмет Enter и поворачивается лицом к ним обоим. – В ней и так мало кислорода. Его сердце здорово.
– Я только после чувствую, как не хватает дыхания, но это же нормально, правда? – говорит Минсок, и Исин вздыхает.
– Меня больше беспокоит деление клеток.
– Поэтому я и прошу его прийти на следующей неделе.
– Но я не всегда прихожу после наших матчей, – говорит Минсок.
– Минсок, – Лухань встречается с ним глазами. – Ты принимаешь лекарства?
– А что?
Чондэ резко отворачивается, начиная расставлять на столике позади Луханя шприцы. Исин откашливается. Взгляд Луханя тверд, и Минсок понимает, что он знает.
– Лухань, я... – сглатывает Минсок и видит, как глаза Луханя увлажняются, пока он подбирает слова.
– Тогда почему у тебя появились три новые кисты?
Голос Луханя надламывается вместе с полным вины сердцем Минсока.
***
– Я причиняю им боль.
Он вздыхает в ответ на слова Минсока; тот вертит в руках шапку.
– Может быть, то, что я цепляюсь за жизнь, ранит их сильнее, чем если бы я оставил их, – продолжает Минсок, аккуратно надевает шапку ему на голову и поправляет ее.
– Я могу дать тебе только то, чего ты хочешь.
Минсок ожидал что-то в этом роде
– И это свойственно людям – хотеть жить, – соглашается Минсок, глядя на него, пока его голова покоится на коленях Минсока.
– Наверное, – в его голосе слышится сомнение. Он берет Минсока за руку и целует прямо посредине ладони. – Я тоже не хочу, чтобы ты умер.
– Я бы стал ангелом, как ты? – дразнит Минсок и застает собеседника врасплох.
– Это... – он колеблется, и печально надутые губы смешат Минсока – он касается их кончиком пальца.
– Это решаешь не ты, верно?
– Ага. Ну, я так думаю. Мы докладываем о поведении и характере человека после смерти, но не уверен, что это на что-то влияет.
Минсок задумчиво выдыхает:
– Честно говоря, иногда мне кажется, что ты мне лжешь. О том, что ты ангел.
– Я никогда не лгу, – отвечает он, и Минсок прижимается поближе.
– Какой лжец признается в собственной лжи?
– Тот, у кого есть, о ком заботиться.
Шею Минсока тянет, когда его наклоняют, чтобы поцеловать, – изворачиваться неудобно, но удовлетворенный вздох, срывающийся с чужих губ, того стоит.
– Споешь мне? – спрашивает Минсок.
– У меня не очень хорошо получается.
– Это буду решать я, – улыбается Минсок, и тот уступает.
Минсок закрывает глаза и внимательно слушает, опустив подбородок на ладонь. У него мягкий, но очень чистый голос, и Минсок улыбается все шире.
– Может быть, однажды я встречусь с твоими друзьями, – говорит он, допев песню.
– Они – моя семья, – отвечает Минсок после недолгих раздумий.
– Ну, – он встает и потягивается. Белая рубашка задирается, и Минсок отводит взгляд, – Может быть, однажды я встречусь с твоей семьей.
***
Когда Минсок заходит на кухню, Сехун толчет таблетки, и Чонин, заметив Минсока, тут же кидается к нему и закрывает глаза рукой.
– Чонин? – Минсок вытягивает руку и нащупывает лицо, пытаясь убедиться, правильно ли он угадал.
– Ага, хён, – смеется Чонин, но Минсок слышит в его голосе нотки беспокойства.
– Вы принимаете наркотики? – имитирует шок Минсок, и в тот же момент видит свет – Чонин убирает руку, чтобы доказать невиновность.
– Идиот! – шипит Сехун, запихивая упаковку таблеток в карман, и до Чонина доходит, что Минсок его перехитрил.
Минсок отталкивает руку Чонина и идет к Сехуну – он, может, и больной, но все еще сильнее их обоих.
– Хён… хён! Нет, хён, – Сехун уворачивается, все еще стискивая ступу с пудрой.
– Сехун, – Минсок сжигает его взглядом и ловит за рукав. Он ныряет в карман Сехуна и вытаскивает упаковку. – Не мое ли это?
– Нет, – крякает Чонин. Сехун двигает ему в бок локтем, и тот сгибается.
– Не твое, – задабривает Сехун и тянется, но Минсок прячет упаковку.
– Мое. Это те самые таблетки, которые я должен принимать.
– Должен, – выпаливает Сехун, сдаваясь.
– Это не твое дело, Сехун, – устало говорит Минсок. – Что вы вообще затеяли? Хотели добавить их мне в еду?
Лицо Сехуна непроницаемо, но Чонин краснеет. Сехун бросает на своего лучшего друга взгляд, и тот стонет.
– Боже, Чонин, – вздыхает Сехун. – Между прочим, это твоя идея, так что будь мужиком.
Минсок улыбается – какие бы классные идеи не озаряли Чонина, он совсем не умеет врать.
– Мы просто волновались о тебе. И я звонил Лухань-хёну, он сказал, это хорошая идея. – Из задней двери заходит Кёнсу – он выбрасывал мусор – и направляется к раковине с вытянутыми руками.
Он трет руки, и говорит, чуть склонив голову вбок:
– Хён, ты не говорил мне, что должен принимать лекарства
Когда Кёнсу поворачивается к ним, его глаза ничего не выражают. Но уголки его губ чуть опущены, и Минсок знает, что он расстроен.
– Это не лекарства, это гормоны, – говорит Минсок. – Я не вижу, чем они могут мне помочь.
– То, что процесс остановился, не означает, что ты выздоровел, хён, – возражает Кёнсу и осторожно забирает у Сехуна ступу и устраивает ее под полкой для специй. – Лухань-хён может называть тебя чудо-случаем, но это не значит, что все будет хорошо.
Голос Кёнсу дрожит. Минсок делает к нему шаг, но Сехун успевает быстрее. Он обнимает Кёнсу, и тот хватается за его рубашку, утыкаясь лицом в ключицы.
– Я хочу, чтобы ты поправился, – продолжает Кёнсу, и его голос звучит глухо. – Чтобы ты не сопротивлялся, чтобы с тобой все было хорошо, ты был здоров и выполнил то обещание, что дал мне, когда упал с того идиотского дерева в школе, – что переживешь меня, даже если мы проживем больше девяноста лет.
Минсок помнит о Кёнсу многое, но почти забыл, что тот всего на год старше Сехуна и Чонина, недавних выпускников школы, и уж совсем забыл о том глупом детском обещании.
Кёнсу прижимается к Минсоку спиной, когда тот обнимает его за плечи и шепчет на ухо извинения.
Кёнсу принимает его прикосновения, но все еще не встречается взглядом. Сехун тоже обнимает Минсока, с легкостью дотягиваясь до него длинными руками. Минсок чувствует, как Чонин зарывается лицом в его волосы и сжимает руки вокруг талии, прислушиваясь к тихим всхлипываниям Кёнсу.
– Я так виноват, – Минсок говорит тихо, только для них, мягко и искренне, и чувствует, как его глаза начинает жечь. Он прижимается лицом к плечу Кёнсу, жалея, что любовь не способна исцелить и физическую боль.
***
Минсок чуть не теряет сознание.
– Черт, черт, Минсок, – он слышит голос Луханя сквозь туман, с дрожью вздыхает, и его зрение проясняется. Он смотрит на зеленую траву – отдельные травинки все еще смазаны. Ладонями и коленями он ощущает жесткую дикую траву, ему помогают усесться, и лицо Луханя плывет перед ним.
Ему надавливают на подбородок, а голову наклоняют вверх. Воздух вливается прямо в его легкие, и он чувствует, как Лухань прижимается ухом к его груди.
– Ким Минсок? Сехун, помоги мне…
«Я дышу», – думает Минсок, чувствуя, как воздух спускается по его трахее. Но тут он понимает, что имел ввиду Лухань – воздух не движется дальше. Он застревает в его легких намертво, и вдруг его спину и шею щекочет трава.
– Хён!
Кёнсу.
– Минсок.
Это он, понимает Минсок. Он не появляется днем, это неправильно.
– Минсок, дыши, я не хочу, чтобы ты умер, помнишь?
Воздух устремляется из его легких, а потом заменяется новым, и цикл продолжается.
Минсок вдыхает и выдыхает.
– Боже мой, Минсок.
– Лухань? – хрипит Минсок, и слышит в ответ дрожащий всхлип.
– Да, да, это я, дурак!
Минсок моргает и видит залитое слезами лицо. Он протягивает к нему руку – сила медленно возвращается в его онемевшие конечности – и стирает влагу с лица Луханя.
– Хён?
Минсок поворачивается и видит Сехуна, глядящего на него широко раскрытыми от шока глазами, а позади него – Кёнсу, зарывшегося лицом в колени.
Той же рукой – он пока не доверяет другой, не основной руке – он касается лодыжки Кёнсу.
– Су?
Кёнсу врезается в Минсока и выбивает из него дух, но в этот раз легкие не предают его, и сладкий кислород возвращается в них вновь.
– Кёнсу, осторожно. Не стискивай его слишком сильно, – слабо говорит Лухань, и голова Кёнсу дрожит.
У Минсока сжимается горло, и он чувствует, как слезы – не Луханя, и не его собственные – текут по шее.
– Ты снова плачешь из-за меня, да? – выдает Минсок, и Кёнсу трясет головой.
– Мне не нужно было тебя слушать, – говорит Лухань, и Минсок смотрит на него поверх головы Кёнсу. – Не нужно было разрешать еще двадцать минут.
– Нет, просто я сглупил, – говорит Минсок и тянется к Сехуну рукой – тот вцепляется в нее, будто на кону его жизнь. Минсок не отрывает глаз от Луханя, и слова здесь не нужны.
Минсок смотрит на небо: поздний вечер, и солнце уже почти скрылось, когда он видит ее.
– Луна сегодня рано, – замечает он, и Лухань смотрит вверх, а потом, с дрожащей улыбкой, снова на Минсока.
– Дурак! Заметил это, а не то, что я перекрасил волосы.
Минсок смеется. Его легкие продолжают работать.
***
Минсок сдерживает смех, сворачиваясь на боку, пока приглушенное бормотание Сехуна заполняет комнату. Кёнсу, которому шепчут на ухо, кивает с серьезным видом, даже когда Сехун перетягивает его, озябшего, к себе на колени, обнимает и накидывает пиджак.
Минсок бросает взгляд на одеяла, аккуратно сложенные возле его больничной койки – их принесли медсестры специально для них двоих. Минсок качает головой при виде того, как уютно Сехун кладет голову на плечо Кёнсу и целует его чуть ниже скулы.
Сехун водит носом вдоль шеи Кёнсу, тихо напевая, а затем говорит что-то, слышное только ему. Кёнсу заливается румянцем и, хихикая, опускает голову.
– Парни, вы обо мне не забыли? – жалуется Минсок. Он весело наблюдает за тем, как Кёнсу дергает головой, широко распахивая глаза.
– Ты разве не спал? – тихо смеется Сехун, пока Кёнсу пытается вывернуться из его объятий.
– Я проснулся пару минут назад. Который час? – спрашивает Минсок, и Сехун смотрит на наручные часы.
– Восемь. Ты отключился примерно на час.
– Ого!
Минсок сочувственно моргает, когда Сехун вскрикивает – Кёнсу вырывается у него из рук и падает у подножья кровати. Руки у него холодные, это чувствуется даже через одеяло. Минсок многозначительно смотрит на Кёнсу.
– Что? – тот моргает, пока Сехун потирает живот.
– Ты мог бы не травмировать своего парня локтем, особенно если учесть, что он тебя балует, – говорит Минсок, садясь на кровати. Кёнсу закатывает глаза.
– Он выдержит.
– Зато меня поцеловали, хён, все нормально, – широко улыбается Сехун и садится на кресло у кровати Минсока. – Мы не спросили тебя насчет анализов, как они?
– Он был под действием снотворного, Сехун, – безмятежно выдает Кёнсу, и Сехун, смущенно моргнув, прикрывает глаза.
Минсок фыркает, сгибает ноги и вздыхает.
– Где Лухань? Почему я до сих пор здесь?
– Чондэ-хён сказал, что он изучает результаты новых анализов, – отвечает Кёнсу, и Минсок кивает. – Но доктор Чжан велел тебе остаться здесь на ночь, на случай, если этот вечер… нанес вред.
– Чонин придет после занятий, – добавляет Сехун.
– Вы же не собираетесь оставаться здесь на ночь?
– Завтра суббота, – жмет плечами Сехун. – У нас есть время.
Минсок открывает рот, но Кёнсу бросает на него острый взгляд, и он закрывает рот обратно. Нужно признать – веских доводов против у него нет.
Кёнсу пробирается к Минсоку – к счастью, кровать достаточно широка для них двоих. Сехун хмурится, но затем мягко хмыкает.
– Прости, – смеется Минсок. Кёнсу пристраивается рядом с ним и прижимает голову к его щеке.
– Я посплю на кушетке с Чонином, – машет рукой Сехун. Он показывает Кёнсу язык, и тот шутливо рычит, швыряя Сехуну в лицо одеяло.
– Ведите себя прилично в больнице, – говорит Минсок и тянется к выключателю.
– Вы неплохо устроились, парни, – голос Луханя ярче света, который он включает. Минсок мгновенно просыпается – он чутко спит – и шикает на него. Кёнсу бормочет что-то во сне и крепче вжимается Минсоку в бок. Чонин ворочается, задевая бедро Сехуна ногой, и тот еще сильнее сворачивается калачиком.
– Сейчас…
– Пять утра, ага, – Луханю всегда хорошо удавалось читать мысли Минсока. – Врачи – это вампиры, и я не мог ждать, вот и.
Лухань садится на кресло, которое до того занимал Сехун, и Минсок переводит взгляд на бумаги в его руках.
– И? – поднимает бровь Минсок.
– Живые опухолевые клетки не показывают признаков деления, центриолей нет, ядрышек тоже, а хромосомного материала – и подавно, – говорит Лухань и показывает Минсоку текст. Сам он в него даже не смотрит, скорее всего потому, что уже много раз перечитал написанное. – Твой организм снова это сделал, в смысле, все клетки скоро должны погибнуть.
– Я тебе говорил.
– Идиот, – Лухань складывает документы и кладет их на прикроватный столик.
– Пожалуйста, скажи мне, что ты поспал, пока ждал результаты, – хмурится Минсок при виде явных следов недосыпа в обычно ярких глазах Луханя.
– Я готовил их лично, – говорит Лухань, почесывая затылок.
– Я, знаешь ли, не могу позволить моему лучшему врачу на мне уснуть.
– Я – твой единственный врач, – зевая, отмахивается Лухань.
– Спи, – велит Минсок.
Лухань встает и закрывает дверь. Он бросает свой халат на спинку кровати и снова устраивается в кресле. Голову он кладет на единственное свободное место, что осталось – у талии Минсока.
– У тебя разве нет своей комнаты или чего-то в этом роде?
– Мне больше нравится здесь, – бормочет Лухань – он уже почти целиком во власти сна. – Со всеми вами.
Минсок ничего не отвечает, только оглядывает всех, протягивая руку к выключателю возле кровати.
Он не винит Луханя.
***
– Держи, – сосуд-кристалл холодит ладонь Минсока.
Минсок вертит кристалл в руках, наблюдая за тем, как ярко-синяя оболочка искрится от движения жидкости внутри.
– Ты был там тогда, правда? – спрашивает Минсок.
– Нет, не совсем, – тихо хмыкают в ответ.
– Лжец, – говорит Минсок.
– Все зависит от твоего собственного желания, Минсок, – терпеливо говорит он. – Как я уже говорил, я могу действовать лишь по твоей воле.
– Ты говорил, что не хочешь, чтобы я умер, – спорит Минсок. Ответом ему служит грустная улыбка.
– Только потому, что ты тоже не хочешь умирать.
– Что, если хочу?
– Не хочешь.
– Хочу, – Минсок подвешивает кристалл на цепочку и качает головой, когда он тяжело вздыхает. – Я хочу перестать всех мучить.
– Не глупи, – улыбка Минсока гаснет от дрожи его обычно такого спокойного и теплого голоса.
– Но…
– Ты постоянно дразнишь меня, называя лжецом, но знаешь, что, Минсок? Лжец здесь ты. Ты живешь, повторяя, что будешь больше стараться, просишь прощения у тех, кто тебя любит, и что дальше? Ты пытаешься умереть. Сехун даже молился за тебя, жестокий ты человек.
– Я…
– Ты и правда думаешь, что я забочусь только о тебе, Минсок? Я не Бог, но я в ответе за этот район, и я забочусь обо всех. Сехун молится за тебя каждую ночь – и Кёнсу тоже. Не так, как Сехун, но он тоже каждую ночь загадывает желание. Я пытаюсь что-то сделать, потому что еще шесть людей хотят, чтобы ты был жив и здоров.
Минсок изумленно взирает на его искаженное болью и яростью лицо.
– Мне жаль. – Минсок легко находит слова – они прямо на языке, ведь за прошедшие месяцы он повторял их столько раз.
– Нет, не жаль, – отвечает он, скользя мимо Минсока смазанным движением цвета слоновой кости.
***
Минсок спешит к поляне и останавливается на их месте, ярко освещенном луной.
Он осматривается, но вокруг нет ни души. Минсок вздыхает. Он медленно опускается на колени, поджимает под себя ноги и устраивается лицом к реке. Он задевает что-то лодыжкой и начинает прочесывать длинную траву пальцами.
Он находит еще один кристалл, в этот раз – знакомого бледно-лилового цвета. Он разочарованно проводит большим пальцем по гладкой поверхности кристалла.
Дорога домой кажется длиннее, чем обычно.
***
Минсок резко просыпается и бесцельно шарит глазами в кромешной черноте комнаты.
– Это я.
– Ох, – выдает Минсок с явным облегчением и сразу смущается. – Погоди, почему ты…
– Я могу приходить не только туда.
– Я думал…
– Нет.
Они сидят в тишине, когда занавески резко сдвигаются, и тусклый лунный свет разгоняет тьму. Минсок моргает, глядя на силуэт ангела и его напряженные плечи.
– Мне не следовало на тебя злиться, – он поворачивается лицом к Минсоку, и голос его полон сожаления.
– Нет, ты был прав, я это заслужил, – бормочет Минсок, протягивая руку.
Он касается теплой руки, и ангел садится рядом, поджав ноги под себя. Другой рукой Минсок начинает играть с его тонкими пальцами. Он их пересчитывает, и тут его внезапно озаряет.
– Шесть.
– Прости?
– Ты сказал, шестеро, – Минсок поднимает свою руку. – Сехун, Чонин, Кёнсу, Чондэ, Лухань.
– О.
– Это пятеро, – тихо говорит Минсок, и к нему приходит понимание. – Значит, ты все-таки лжец.
– Нет, я…
– Ты и правда хочешь, чтобы я был жив, – выпаливает Минсок, и эта мысль неожиданно наполняет сердце пузырящимся теплом. Он усиливает хватку, заставляя собеседника смотреть ему в глаза.
– Ты меня не знаешь.
– Знаю, – говорит Минсок.
– Я…
– Ты Ким Чунмён, и это из-за тебя я так долго оставался жив, хотя кисты давно должны были уничтожить мои легкие. Это твои поцелуи заставляют меня чувствовать себя настолько живым, что мне даже сложно дышать.
– Это мое старое имя, – говорит Чунмён, отводя взгляд к одеялу. – Я назвал тебе нынешнее.
– Мне нравится это.
– Ладно.
Минсок приподнимает подбородок Чунмёна.
Медленный вдох Чунмёна завораживает его, и дрожь проходит по спине. Вначале кажется, что руки, прижавшиеся к груди Минсока, оттолкнут его, но он чувствует, как пальцы впиваются в ткань, и широко улыбается.
– Минсок, – говорит Чунмён. – Принимай лекарство Луханя, хорошо?
– А твое?
Чунмён качает головой и обхватывает лицо Минсока.
– Когда-нибудь, – говорит он.
– Почему нет?
– Когда-нибудь, – Чунмён легко целует Минсока в губы и отстраняется. Возле открытой двери он останавливается. – Спи, Минсок.
– Ты не можешь остаться? Пока я не усну? – ребячливо просит Минсок. Он опускает взгляд на одеяло и касается ладонью холодного шелка. Дверь со щелчком закрывается, и Минсок вздыхает, пальцами рисуя слова.
– Ты не собираешься ложиться?
Минсок рывком поднимает голову – Чунмён все еще здесь и улыбается. Минсок быстро скользит под одеяло, не отрывая от него взгляд.
Чунмён ложится на кровать и тянется поверх Минсока за книгой, оставленной на прикроватном столике.
– Спи, – твердо говорит Чунмён, облокачиваясь на изголовье возле головы Минсока, и открывает книгу.
Минсок скользит ближе, до тех пор, пока не чувствует Чунмёна через простыни, и послушно закрывает глаза. На его волосы опускается рука, и Минсок прижимается ближе, недовольно бодая Чунмёна, когда тот чуть слышно смеется.
Той ночью он засыпает легко.
***
Первый раз они поцеловались ровно полгода назад.
– Чунмён? – спрашивает Минсок, вырывая его из глубоких раздумий.
– Да?
– О чем ты думаешь? – Минсок сильнее укутывает шею и рот шарфом, глядя на пепельное небо.
– Сейчас и правда холодно, – Чунмён натягивает на Минсока шапку пониже.
– Если бы, – слова Минсока заглушает толстая шерсть, и Чунмён, щурясь, наклоняется ближе, чтобы лучше слышать.
Минсок тянется к нему, и Чунмён поджимает ноги, чтобы тот мог придвинуться поближе. Минсок стягивает шарф вниз, чем убивает все предыдущие усилия на корню.
– Я сказал «если бы»... – холодный воздух заходит не туда, и у Минсока стягивает грудь. Он кашляет, судорожно вдыхая, и его тело сотрясает дрожь.
Чунмён тут же натягивает шарф обратно, его брови под светлой челкой сходятся вместе.
– Ш-ш-ш, – говорит он, поправляя шарф. – Мне и так тебя слышно.
Минсок кивает и глотает, несмотря на то, что слюна неприятно дерет горло.
– Может быть, зимой мне не стоит с тобой так часто встречаться, – Чунмён взволнованно выдыхает. – Ты такой холодный.
– Неправда, – говорит Минсок.
Чунмён прикладывает к его щекам неожиданно теплую ладонь и сжимает губы.
– Совсем ледышка.
– Но мне не холодно, – повторяет Минсок, уставившись на Чунмёна.
– Перестань, – бормочет тот и встречается взглядом с Минсоком.
– Что?
– Вот это: широко распахнутые глаза, покрасневшие щеки, – Чунмён колеблется, хотя и говорит четко.
– Я… что? – Минсок натягивает шарф выше, чувствуя, как горят щеки.
– Это отвлекает, – Чунмён хмурится, но смотрит мягко. – Очень отвлекает.
– Твои глаза отвлекают точно так же, – парирует Минсок, – А еще твой смех – он звучит глупо.
– Вот колючка, – Чунмён наклоняется ближе. – Мои фиолетовые глаза – редкость для нашего вида. И вообще-то они темно-синие.
Минсок фыркает, хотя его сердце замирает, когда рука Чунмёна скользит в его руки, лежащие на коленях.
– Минсок, – Чунмён притягивает его к себе. – Ты такой только со мной?
– Пожалуй, – отвечает Минсок, и Чунмён снова смеется.
– Честно, твой тон… – он качает головой и свободной рукой стягивает с Минсока шарф.
– В моем шарфе к концу вечера будет дыра, – между ними белым клубится дыхание Минсока. Он переводит взгляд на губы Чунмёна. – Но это не какая-нибудь война шарфов.
Чунмён наклоняется, и у Минсока перехватывает дыхание, а глаза закрываются. Но ничего не происходит. Он открывает глаза – и видит нависшего Чунмёна.
– Ты поцелуешь меня или нет? – выдыхает Минсок, и его губы чуть задевают губы Чунмёна. Чунмён перестает дышать и моргает в ответ на его пристальный взгляд.
– Пробую, каково это.
– Ты никогда ни с кем не целовался? – Минсок поднимается, и Чунмён откидывает голову. Он устраивается прямо в пространстве Чунмёна и рад, что тот и глазом не моргнул.
– Нет, не совсем, – отвечает Чунмён. – Но это довольно…
– Ты нравишься мне уже три месяца как, Чунмён, клянусь богом, если ты…
Минсок вздыхает в его открытый рот, по телу проходит дрожь, когда Чунмён обхватывает руками подбородок.
– Я думал, ты не веришь в бога, – довольно говорит Чунмён и отстраняется. Он облизывает губы, и взгляд Минсока притягивается к ним.
– Ну, раз ты существуешь… – бормочет Минсок и снова соединяет их губы. Наконец Чунмён открывается, и его тихое «ох» заставляет Минсока прижаться сильнее.
– Только три месяца? – спрашивает Чунмён позже, когда решает, что с Минсока хватит и он больше не замерзнет в его руках.
– А что?
– Ты нравишься мне около полугода, – говорит Чунмён. – По крайней мере, если я не ошибаюсь в своих чувствах.
– Прости, что я так привлекателен, – ответ Минсока вызывает у Чунмёна веселый смешок.
Чунмён крепче обнимает его, и Минсок чувствует касание губ на левом виске.
Та зима была теплее всех других.
***
Он чувствует внезапный позыв, когда наблюдает за спящим Чунмёном – тот свернулся на клочке мягкой травы. Он смотрит, как тот вздыхает, и его дыхание заворачивается белой дымкой.
Минсок ползет, чтобы подобрать острый камень, который лежит в земле на берегу реки.
Он обводит пальцами его острые края и тонкой кожей чувствует притягательное давление.
Он задевает камнем запястье – делать это ему не впервой. По руке пробегает дрожь, и он перекладывает камень из руки в руку.
Минсок не хотел жить, если ему отказывали легкие. Но ему было даровано другое.
К изгибу его шеи прижимаются носом, а руки обхватывают талию.
– Привет, – сонно говорит Чунмён, вдыхая. Минсок чувствует, как напряжение покидает Чунмёна, и прижимается щекой к его левому виску.
– Не знал, что высшим созданиям нужно спать, – говорит Минсок.
Он сдвигается, пока Чунмён меняет положение и вытягивает ноги по обе стороны Минсока.
– Я почти человек, – ответ звучит приглушенно, потому что Чунмён прижимается к его коже.
– Только плюс крылья и сила наделять жизнью, ага, – сухо бросает Минсок.
– Что за камень? – спрашивает Чунмён.
Минсок никак не комментирует резкую смену темы.
– Его было интересно рассматривать, – отвечает он, вспомнив, что камень все еще в левой руке. Он сжимает его, а затем роняет на землю.
– Осторожнее, он острый, – говорит Чунмён небрежно. – Посмотри, на запястье даже осталась грязь.
Чунмён трет пальцем бледную полоску грязи и проводит по запястью, точь-в-точь повторяя путь камня. Минсок кивает и понимает, что Чунмён знает. Чунмён все так же медленно поглаживает запястье, и в его легких прикосновениях чувствуется напряжение.
Минсок приоткрывает рот и облизывает губы. Он не знает, поймет ли Чунмён то, что он имеет в виду.
– Я не порежусь, пока ты рядом.
– Острые вещи режут всегда, – в словах Чунмёна слышится вежливая невозмутимость, и Минсок кивает в ответ.
Глава 2.
– Ты когда-нибудь на меня разозлишься?
– Вряд ли смогу, даже если будет повод, – беззаботно отвечает Минсок.
– А если я скажу тебе, что ты умираешь? – Чунмён разворачивается и зарывается глубже под пуховое одеяло.
– Но это и так правда, – Минсок садится на кровати. Он смотрит, как Чунмён ерзает в коконе, который сам себе устроил. Чунмён настоял, чтобы занавески остались закрыты, и свет не падает Минсоку в глаза.
– Ты помнишь тот день? – голос Чунмёна едва слышно отдается эхом.
Минсок хмурится, и Чунмён тихо смеется.
– Я расскажу тебе, почему просил хранить, но не принимать мои лекарства.
– О! – Минсок думает о кристаллах, которые украшают верхнюю полку книжного шкафа. Комната расцвечивается радугой, когда в них преломляется солнечный свет.
– Когда я встретил тебя впервые, – приглушенно начинает Чунмён – он перевернулся полностью, только глаза выглядывают из-под одеяла. Минсок улыбается и ерошит ему челку, – я сказал тебе, кто я.
– Ангел, – кивает Минсок.
– Ты так легко поверил, – вздыхает Чунмён. – И твоим первым вопросом было…
– «Ты пришел забрать мою жизнь?» – усмехается Минсок.
– Я ответил, что нет, но только потому, что не мне забирать твою жизнь.
– То есть…
– Ты слышал о Самаэле?
– Самаэль… – Минсок повторяет незнакомое имя. Чунмён садится так быстро, что Минсок даже не успевает уловить его движение.
– Архангел Самаэль, вестник смерти. Его слуги разносят предметы, которые медленно и безболезненно высасывают жизнь из тех, кому суждено умереть.
Глаза Чунмёна сияют в сумеречном свете. Минсок легонько шевелится, и Чунмён отшатывается.
– Значит, лекарство… – Минсок шепчет, не понимая, пытается ли он этим успокоить панику в глазах Чунмёна или бешеный стук своего сердца. – Тогда почему мне легче, когда я его принимаю?
– Безболезненно, – улыбается Чунмён, и уголки его губ печально опускаются. – Самаэль не жесток.
– Когда он забирает жизнь? Когда люди хотят жить больше всего? – спрашивает Минсок.
Лицо Чунмёна делается чужим – так его меняют отстраненный взгляд и грустная улыбка.
– Когда он дает своим ангелам – некоторым – право выбирать, умрет человек или нет, – мягко отвечает Чунмён.
– И твое решение?..
– Как ты чувствуешь себя после того, как я… – Чунмён встряхивает головой, – …как я тебя целую?
– Лучше. Лучше лекарства, – теперь Минсок понимает. Он тянет руку к Чунмёну, но тот уклоняется, как маленький ребенок. – Чунмён!
– Я не закончил, – резко говорит Чунмён. – Хочу тебе кое-что показать.
Чунмён встает с кровати. Он сжимает и разжимает кулаки, а потом хватается за край рубашки. Одним быстрым движением он стягивает ее и кидает на пол.
Минсок краснеет при виде Чунмёна: плавно перекатывающиеся мышцы живота и рук завораживают.
– Смотри внимательно, – говорит Чунмён, оглядываясь на Минсока.
Они черные.
Минсок ловит выпавшее перо – он в восторге от того, какое оно шелковистое. Мягкое сияние волнами исходит от Чунмёна и заполняет всю комнату.
– Чунмён, – дыхание спирает в груди, и Минсоку на мгновение кажется, что он сошел с ума. – Ты прекрасен.
Крылья раскрываются полностью, а затем складываются на спине Чунмёна, и он поворачивается. Глянцево-черный сияет на фоне его белой кожи; и этот контраст поразителен. Минсок пристально смотрит, как Чунмён напрягся и застыл статуей.
– Ты думал, они будут белые? – голос Чунмёна звучит, как звон колокольчиков. – Они такого мерзкого черного цвета из-за того, что я делаю.
– Пожалуй, – признает Минсок.
Смех Чунмёна переливается, и Минсок дышит с трудом.
Безмолвно он тянется обеими руками к Чунмёну. Глаза его сейчас темнее, почти цвета крыльев. Минсок сначала касается кончиками пальцев его лица, а затем проводит ими вниз по тонкой шее и крепким плечам.
– Можешь повернуться? – спрашивает Минсок, и Чунмён охотно повинуется. Его крыло при этом чуть разворачивается, задевая Минсока по лицу.
– Прости, – тут же извиняется Чунмён, но Минсок только смеется. Он кладет ладони прямо между крыльями и медленно ведет вниз. Чунмён дрожит, его крылья легонько трепещут.
Минсок расчесывает крылья пальцами, будто проходит сквозь холодный поток. Он отодвигает перья, которые прикрывают место присоединения крыльев к спине, и у него вырывается вздох.
– Чунмён, твоя спина! – Минсок неуверенно касается покрытой шрамами кожи и нежно гладит изгиб ребер.
– Ох, – судорожно выдыхает Чунмён.
– Больно?
– Нет, просто это место чувствительное, – Чунмён глядит на него из-за плеча.
– Можно мне?.. – спрашивает Минсок. Чунмён кивает.
– Все, что уго… о-о! – выдыхает Чунмён, когда Минсок прикасается губами к шрамам.
Минсок усеивает два длинных шрама легкими поцелуями и идет вниз. Когда он целует поясницу, крылья распахиваются над его головой.
Чунмён дрожит, Минсок кладет руки Чунмёну на бедра, а затем скользит к животу. Головой он прижимается между лопаток и вздыхает.
– Ты там и правда чувствительный, – с улыбкой дразнит Минсок. Он чувствует вибрацию от смеха Чунмёна раньше, чем его слышит.
– Ты не злишься на меня?
– За что?
– За то, что медленно убивал тебя весь год.
– Но ты начал меня спасать.
– Слишком поздно. Боюсь, слишком поздно, – голос Чунмёна полон вины. Минсок обнимает его крепче, и Чунмён стискивает его руки.
Мягкое дуновение ветра – и когда Минсок открывает глаза, крыльев больше нет, а спина Чунмёна опять без шрамов.
– Ничего страшного, – решает Минсок. Чунмён поворачивается, разрывая объятие.
– Но что, если это не ради меня?
– Все равно ты ничего лучше не сделаешь, – говорит Минсок. Грудь Чунмёна мерно вздымается и опускается, пока он обдумывает эти слова.
– Хватит на меня пялиться, – внезапно ноет Чунмён. Минсок вздрагивает и поднимает глаза.
Минсок широко улыбается при виде покрасневшего лица Чунмёна. Он приближается, немного неуверенно, и Чунмён утоляет его прихоть.
Скользнуть на колени Чунмёну легко – и еще легче отвлечь его настойчивыми губами. Он сильнее прижимается к Чунмёну, и они оба валятся назад. Минсок смеется, когда Чунмён издает при этом вопль.
– Для ангела ты иногда такой неуклюжий!
– Заткнись.
– Разве ангелам можно ругаться?
– Я нарушитель правил.
– Тогда, – Минсок на мгновение замолкает, – поцелуй меня.
Чунмён переворачивает их и в то же время закатывает глаза, а Минсок в ответ пытается испепелить его взглядом.
Чунмён тычется носом под подбородок Минсока, вдыхает, и Минсок фыркает, а затем касается лица Чунмёна и поднимает вверх.
– Ладно-ладно, – смеется Чунмён и прижимается к нему губами.
Чунмён мычит, когда Минсок запускает пальцы в его слишком длинные волосы, левой рукой оглаживая его плечо, руку, грудь, а когда рука Минсока спускается ниже, он прикусывает его нижнюю губу.
– Что ты… – загнанно дышит Чунмён, – по-твоему… делаешь?
– Ангелы могут этим заниматься?
От прикосновения ладони Минсока к штанам Чунмён замирает и опускает голову ему на плечо.
– Да, это возможно, – говорит Чунмён, не отрываясь от Минсока. – Но наружу ничего не выхо…
Он резко втягивает воздух – Минсок принимает это за согласие. Он чувствует влажное прикосновение губ к ключице, а потом – к горловой впадине.
Минсок скручивает запястья, крепче удерживая Чунмёна, и тот дергает бедрами, а с губ его срывается низкий стон. Минсок увеличивает скорость, и Чунмён целуется все отчаянней, покрывая поцелуями его шею и плечи. Чунмён стонет еще сильнее, хныкая, когда Минсок замедляется. Он опускается на локти, чтобы подобраться поближе.
– Пожалуйста, не надо, – хнычет Чунмён в его рот, и оттого, как он просит, Минсоку только жарче.
Чунмён кончает без жидкости, как и говорил. Он тяжело выдыхает, все еще зарывшись пальцами в волосы Минсока. И вдруг начинает ерзать и опускает взгляд. Он дергает брюки Минсока вниз, и тот прикусывает губу.
– Если хочешь, я... делал это раньше. Я… – неуверенно произносит Чунмён, обхватывая гибкими пальцами член Минсока, и облизывается.
– Пожалуйста, – шепчет Минсок.
Чунмён слизывает с головки уже выступившую смазку, и Минсок тяжело выдыхает.
Минсок не знает, делает Чунмён это специально или ища одобрения, но в тот миг, когда его губы смыкаются вокруг члена Минсока и он начинает сосать, его глаза распахиваются, и он глядит Минсоку прямо в глаза.
– Блять, – выдыхает Минсок, когда Чунмён насаживается глубже. Ангел касается его, и, может, из-за их разговора только что, а может, еще почему, он чувствует, что это грех.
Или это просто Чунмён.
Чунмён отстраняется. Он помогает себе рукой, а потом облизывает член по всей длине, останавливаясь прямо посредине, и чуть задевает зубами выступающую там вену. Он сосет это место, бедра Минсока дергаются вперед, он стонет, и стон громко отдается эхом.
Чунмён смотрит на него широко распахнутыми глазами, и Минсок неуверенно тянется к его волосам, гладит их, прося продолжать. Чунмён снова берет в рот, еще глубже, и снова задевает зубами то же место. Минсок непроизвольно толкается ему в рот.
– Черт, я… – Минсок собирается извиниться, но тут Чунмён сглатывает, и головка члена касается стенок его горла.
Все заканчивается слишком быстро, и Чунмён, сморщив нос, отстраняется, с его губ капает белая сперма. Минсок тянется ее вытереть, но тот слизывает быстрее.
– Запачкал, – вздыхает Чунмён и целует ладонь Минсока в самый центр, как обычно.
– Ты сказал, что делал это раньше…
– Высшие ангелы иногда нас об этом просят, – говорит Чунмён, опуская взгляд. – Нам нельзя отказываться.
– Ох, – вздыхает Минсок. У него крутит желудок при мысли о том, что Чунмёна могут использовать. Он пытается не думать об этом и наклоняется поцеловать Чунмёна.
– Сходи-ка в душ, – говорит Чунмён, он тоже меняет тему. Минсок кивает.
– Присоединишься? – спрашивает он. Чунмён хмуро идет выключать в комнате свет.
– Если ты научишь меня пользоваться этим вашим душем, – говорит Чунмён и, сам того не замечая, слегка надувает губы. – В последний раз, когда я пробовал принять человеческий душ, меня окатило холодной водой.
Минсок удивленно глядит на Чунмёна и фыркает, когда до него доходит, что тот абсолютно серьезен и правда не знает, как пользоваться душем.
– Люди – сложные создания, – угрюмо бубнит Чунмён.
– Пошли, – смеется Минсок и тянет его за собой. – Вот увидишь, в это раз вода будет теплой.
***
Минсок широко улыбается склонившемуся в глубоком поклоне белокурому гостю и встречается глазами с Кёнсу. Кёнсу ошарашенно моргает, разглядывая букет белых цветов в его руках.
– Привет, Кёнсу, – любезно говорит Чунмён. Он наконец выпрямился и перешел к приветствиям. – Я много о тебе слышал.
– Не могу сказать, что… я тоже... – последнее слово Кёнсу выкашливает: Сехун навалился на него сзади и прижимается подбородком к макушке. – Сехун!
– Привет, – Сехун останавливает взгляд на Чунмёне. Он надавливает на Кёнсу, и они вместе кланяются. Минсок фыркает. К ним крадучись подходит Чонин, Минсок кивает ему. Он глядит на Чунмёна, а тот покусывает нижнюю губу, пытаясь скрыть улыбку.
– Минсок-хён сегодня привел друга. Ким Чунмёна, – объясняет Кёнсу, все еще не отрывая глаз от Чунмёна, и Минсок нервно переступает с ноги на ногу.
– У тебя есть друзья кроме нас? – вопрошает Чонин с наигранным ужасом. Сехун хихикает и дает Чонину пять.
– Интересные глаза, – внезапно говорит Сехун, и Минсок резко втягивает воздух, оглядываясь.
– Линзы, – тут же отвечает Чунмён. – Пока не отрастут волосы, пользуюсь преимуществами блондина на полную катушку.
Неплохо сказано, но Кёнсу все равно молча щурит глаза.
Минсок чуть не прикусывает язык, когда Чунмён соединяет их мизинцы.
– О-о-о, хён, – тянет Сехун, замечая их руки. Минсок сурово на него смотрит.
– Ты не рассказывал мне, что с кем-то встречаешься, – бормочет Кёнсу, и Минсок тянет его от Сехуна поближе к себе.
– Это получилось неожиданно, – шепчет Минсок. Кёнсу пожимает плечами, недовольно сжимая губы.
– Я ведь не украду его у тебя.
Кёнсу оглядывается на Чунмёна – тот смущенно улыбается – и снова пожимает плечами.
– Почему мы никогда ничего не слышали об этом Чунмёне? – начинает Лухань, когда Чунмён выходит подышать свежим воздухом.
– Я вижусь с ним только ночью, – отвечает Минсок, все так же обнимая Кёнсу.
– Ночью? – спрашивает Кёнсу, и Минсок морщится: все напряженные подсчеты отображаются у него прямо на лице. – После того, как проводишь меня домой? В одиннадцать вечера? Как сейчас?
– Я не мог уснуть и часто бродил вокруг парка, – Минсок с легкостью придумывает оправдание, и Лухань медленно кивает. – Лухань ведь говорил, что лекарства могут вызывать бессонницу.
– Но так легко обзаводиться друзьями на тебя не очень-то похоже, – говорит Лухань, взбираясь на мягкую диванную подушку.
– Скорее, связями. – Кёнсу недовольно зыркает на него, и широкая улыбка Сехуна мгновенно исчезает.
– Кёнсу, хватит изображать из себя наседку, – говорит Лухань, заметив его недовольство. – Твой хён вполне имеет право на отношения.
– Он скрыл их от меня, – констатирует Кёнсу. Минсок мягко сжимает его запястье. – Мы никогда друг от друга ничего не скрываем.
– Прости, – виновато говорит Минсок. Кёнсу поднимается, никак не реагируя.
– Су…
Кёнсу переступает через Минсока, хватает свой стакан и отправляется на кухню. Минсок торопливо встает и косится на Луханя – тот чуть сжимает губы и беспомощно улыбается.
Сехун вздыхает, останавливает Минсока, толкает обратно в кресло и отправляется на кухню сам. Минсок провожает его взглядом, на секунду приподнимается, а потом падает обратно.
– А о твоем Кёнсу есть кому заботиться, – напоминает Лухань Минсоку, качая головой. – Вы двое, честное слово...
– Но Минсок заботился о Кёнсу со времен, когда они оба были в детском саду, – по комнате проносится голос Чунмёна, и Лухань подпрыгивает.
– Ты сейчас типа телепортировался или... – Лухань наклоняет голову, Чунмён фыркает.
– Просто ты тормоз, Лухань, – вставляет Минсок. Чонин согласно кивает.
– Посмотрел бы я на твою реакцию, если бы перед тобой была разорванная вена, которую надо зашить, – весело говорит Лухань. Чонин зеленеет от одного упоминания крови.
– Я восхищаюсь врачами, очень, – говорит Чунмён, усаживаясь рядом с Луханем.
– Мне кажется, все это обучение стоило того, ведь так? Быть способным действительно кому-то помочь, – с сияющими глазами начинает Лухань, и Чунмён согласно кивает.
– Даже не представляю, каково всем этим заниматься, – подхватывает разговор Чунмён, бросая на Минсока взгляд, полный иронии, а затем снова сосредотачивается на Лухане. Лухань держится прямее от простой похвалы, и Минсок с любовью качает головой.
Лухань с Чунмёном углубляются в медицинскую беседу, а Минсок клонит голову на Чонина, пока тот смотрит видео. Он берет у Чонина один наушник, и тот обнимает Минсока, сильнее прижимая к себе.
Кто-то подсаживается к Минсоку, и, оторвав взгляд от экрана, он видит Кёнсу, который вцепился в его рукав и терзает нижнюю губу.
Кёнсу не смотрит на него, и Минсок вырывает руку. Боль отображается на лице Кёнсу, и он быстро поднимает голову, смотря прямо ему в глаза. Тогда Минсок улыбается, тянет Кёнсу за воротник и неистово ерошит ему волосы.
– Я тебя никогда не оставлю, – нежно говорит Минсок, и Кёнсу, довольный, сворачивается рядом. Чонин кивает и наклоняет экран так, чтобы и Кёнсу было видно.
Сехун плюхается животом на ковер недалеко от них, и Минсок ловит его взгляд. Сехун подмигивает и показывает палец вверх, а Минсок в ответ благодарно тычет ногой его в задницу.
***
– Почему ты… – шепчет Минсок. Чунмён улыбается в ответ.
– Я ужасный лжец, – говорит он. Минсок стискивает его запястья. Чунмён пальцами касается изнанки запястий Минсока и тихо хмыкает: – Твой пульс и правда стал сильнее. Я так рад.
– Лухань сказал, что мои кисты начали саморазрушаться, – Минсок пытается найти слова, мысли появляются быстрее, чем он может их озвучить. – Я так и знал, что ты в этом замешан.
– Ты и так давно это знал.
– Но я не знал, что саморазрушаешься ты! – Минсок почти кричит, и Чунмён его успокаивает.
Минсок пристально смотрит на пальцы Чунмёна на своей коже. Его пугает то, что через плоть Чунмёна просвечивают голубые вены самого Минсока. Минсок оседает на пол, и Чунмён вместе с ним.
– Почему ты мне не сказал? – с упреком говорит Минсок.
Чунмён качает головой и садится между ног Минсока, обнимая его. Минсок утыкается ему в живот грудью и трется щекой о прохладный хлопок рубашки, тоже обнимая Чунмёна.
– Тогда ты бы не разрешил мне, так ведь? – доносится сверху голос Чунмёна, и Минсок кивает. – Ну вот.
– Но ты умрешь, – сдавленно шепчет Минсок. Осознание этого накрывает его с головой, и глаза жгут слезы. – Ты не можешь умереть.
– Технически – нет, не могу, – смеется Чунмён, и Минсока все больше парализует страх.
– Ты больше не будешь со мной, – хрипло говорит Минсок, чувствуя, как сильно намокли его щеки.
– Да, – соглашается Чунмён надломленным голосом.
– Что с тобой случится, когда ты… когда ты наконец…
– Я отправлюсь назад, но что будет после, мне неизвестно, – признается Чунмён.
Он мягко стирает слезы Минсока, и тот смотрит на губы Чунмёна.
– Хочешь поцеловать меня? – тихо спрашивает Чунмён.
Минсок яростно трясет головой и опускает взгляд намокших глаз.
– Я уже перешел черту, Минсок-а.
Минсок не глядя отталкивает руки, которые касаются его подбородка, и отказывается смотреть в глаза.
– Минсок, я…
– Все это время ты слушал мое нытье о том, что я раню всех своей болезнью, и говорил мне, что это не так, – начинает Минсок.
– Это не…
–Так, – у Минсока сдавливает в груди, пока он пытается остановить душащие его слезы. Он хватается за рубашку Чунмёна и с болью в сердце ловит его взгляд. – Я ранил тебя.
– Ни разу, – резко говорит Чунмён. Минсок фыркает, чувствуя, как по щеке стекает слеза. Он хватает руку Чунмёна и держит перед глазами. Взгляд Чунмёна не отрывается от его лица.
– Чунмён, ты можешь разглядеть меня сквозь свою руку, – шипит Минсок, и отворачивается, когда Чунмён пытается к нему придвинуться. – Я убиваю тебя.
Голос Минсока надламывается, он, дрожа, отпускает руку Чунмёна, встает, задевая руку ногтями. Минсок тонет в ненависти к самому себе, когда его толкают за плечи.
Чунмён прижимает его к стене. Минсок с трудом смотрит ему в глаза.
– Не смей убегать от меня, – голос Чунмёна звенит от злости, и в нем слышится затаенная боль. Минсок делает резкий вдох, когда Чунмён прижимает свои губы к его губам.
Минсок не в силах сопротивляться, он плавится под Чунмёном. Но когда тот мягко проводит по волосам Минсока, он опять не может сдержать слезы, они стекают по щекам и капают на рукав Чунмёна.
Минсок пытается запомнить, каков Чунмён на вкус, мягкий изгиб его спины, нежную округлость щек и то, как идеально они вписываются друг в друга – как кусочки паззла.
Чунмён ведет себя столь же отчаянно: он ведет языком от щек ко лбу и вниз по шее Минсока. Он устремляется ниже, и Минсока пробирает дрожь, когда Чунмён проходит по всем впадинкам его тела: у ключиц, плеча, локтя, запястий, живота, а напоследок усеивает поцелуями кончики пальцев.
– Минсок, посмотри на меня, – твердо говорит Чунмён, и Минсок подчиняется.
Чунмён снова непрозрачен, и Минсок чувствует, как страх отступает.
– Ты не исчезнешь сегодня ночью, правда?
– Я скажу тебе, когда придет время. – Это обещание.
Минсок кивает, осторожно целуя Чунмёна, как будто тот может раствориться в воздухе.
@темы: группа: EXO, работа: перевод, fest: Winter lottery, рейтинг: R
-
-
07.02.2015 в 20:21-
-
07.02.2015 в 20:21-
-
07.02.2015 в 20:21-
-
29.02.2024 в 03:50Посетите также мою страничку
www.kino-ussr.ru/user/WilheminaIsles5/ открытие счета компании в иностранном банке
33490-+